Осударева дорога

Часа въ 3 пополудни мы подъѣзжали къ такъ называемому Яму, гдѣ я вышелъ на берегъ, чтобы отдать дань уваженія этому остатку дѣлъ великаго человѣка.
Широкая рѣка, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ загроможденная валунами, каменистыя сельги, выходящія по обоимъ берегамъ ея изъ чащи сосноваго и еловаго лѣса, этотъ самый лѣсъ — могучій, но не приглядный, кругомъ мшистыя или топкія болота, ни жилья, ни души человѣческой кругомъ, какая то просѣка среди лѣса, на берегу врубленъ въ огромную сосну восьмиконечный крестъ — вотъ картина мѣстности, о которой я хочу сказать нѣсколько словъ. Внѣшняя непривлекательность, но внутренняя, такъ сказать, могучесть — вотъ и все, что бросается въ глаза путнику, попавшему въ этотъ уголокъ нашего сѣвера. А между тѣмъ неприглядная мѣстность эта была свидѣтельницею великаго дѣла великаго русскаго генія, о которомъ весь сѣверъ говоритъ съ уваженіемъ, о которомъ знаетъ всякій крестьянинъ, имя котораго онъ произноситъ не иначе, какъ снявши шапку, плодами великихъ начинаній котораго живетъ въ настоящее время вся Русь. Исторія можетъ подвергать строгому разбору дѣятельность великаго Петра, но если прислушаться къ говору народному тамъ, гдѣ дѣйствовалъ этотъ вѣнценосный трудолюбецъ, и преимущественно на любезномъ ему сѣверѣ, то могучая личность царя очертится гораздо рельефнѣе нежели изъ иныхь ученыхъ изслѣдованій. Весь путь Петра отъ Архангельска до Петербурга является какимъ-то тріумфальнымъ шествіемъ богатыря народнаго, которому, какъ древнимъ Ильѣ Муромцу и Егорію Храброму, предстояло «устроить Русь», прорубать лѣса, мостить мосты, прокладывать дороги, — однимъ словомъ сдѣлать изъ Руси страну «проѣзжую и прохожую», сдѣлать ее доступною для другихъ людей.

Кто бывалъ въ повѣнецкомъ уѣздѣ олонецкой губерніи и въ кемскомъ уѣздѣ архангельской губерніи, тому хорошо извѣстно, что и до сихъ поръ «дорога» такъ, какъ понимается это слово въ цивилизованныхъ странахъ, тамъ немыслима; лодка и ноги людскія — вотъ два единственныя средства передвиженія въ этихъ болотистыхъ мѣстахъ; жидкая топь, озеро, рѣка и непроходимый лѣсъ — вотъ въ нѣсколькихъ словахъ описаніе этой до сей поры забытой мѣстности. Петръ рѣшилъ пройти съ войскомъ и судами тамъ, гдѣ лишь бѣгалъ олень, да продирался сѣверякъ-медвѣдь. Петръ зналъ русскаго человѣка и былъ увѣренъ, что энергія и трудъ наравнѣ съ другими сдѣлаютъ чудеса и потому могъ не опасаться за успѣхъ.
На тринадцати корабляхъ пустился Петръ изъ Архангельска въ море — не гостепріимное и мало знакомое въ той мѣстности, которую царь избралъ исходною точкою похода. Съ Петромъ была значительная свита: почти всѣхъ птенцовъ забралъ онъ съ собою, словно хотѣлъ онъ показать имъ, что можетъ сдѣлать энергическій и геніальный человѣкъ. Царевичъ Алексѣй Петровичъ также сопутствовалъ отцу, хотя въ душѣ ему и не особенно нравилась затѣя отца. На суда посажены были въ Архангельскѣ четыре тысячи войска, а запасовъ было заготовлено столько, чтобы хватило ихъ на долгую безкормщину; Петръ зналъ, что идти придется по мѣстамъ малонаселеннымъ и трудно будетъ запасаться провіантомъ отъ окрестныхъ жителей. 10 августа, 1702 г. флотъ бросилъ якорь у Соловковъ и Петръ рѣшилъ по видимому переждать здѣсь нѣсколько дней ради того, что онъ самъ еще не былъ увѣренъ въ совершенной безопасности высадки на материкъ.

Соловецкій лѣтописецъ утверждаетъ, что каждый день Петръ съѣзжалъ на берегъ, но когда его спрашивали о томъ, долго ли онъ намѣревается пробыть въ владѣніяхъ Зосимы и Савватія, постоянно отвѣчалъ, что самъ еще не знаетъ, долго ли придется ему сидѣть безъ дѣла. Видно, не по своей волѣ медлилъ Петръ; медлителемъ онъ никогда вообще не былъ, а тѣмъ болѣе долженъ былъ нетерпѣливо желать отъѣзда изъ Соловковъ тогда, когда съ каждымъ днемъ увеличивалась для Карла возможность развѣдать объ этихъ замыслахъ. Причина замедленія, по нашему мнѣнію, заключалась въ томъ, что Петру пришлось изъ Соловковъ выслать развѣдчика въ море съ тою цѣлію, чтобы высмотрѣть, нѣтъ ли гдѣ по близости шведской эскадры, а съ другой стороны еще въ томъ, что развѣдчику, вѣроятно, поручено было узнать, окончены ли приготовленія въ Нюхчѣ, собрался ли заказанный Петромъ народъ, и т. п. Первое предположеніе оправдывается тѣмъ, что Соловецкій лѣтописецъ заноситъ въ свою лѣтопись извѣстіе о томъ, что 15 августа «пріиде къ великому государю посланный съ вѣдомостью съ моря, что на корабляхъ идти возможно»; что касается втораго нашего предположенія, то доказательство его вѣрности мы находимъ въ томъ обстоятельствѣ, что иначе флотъ не направился бы прямо къ Нюхчѣ и Петръ не могъ бы двинуться уже на слѣдующій день съ войскомъ въ знаменитый походъ по кемскому и повѣнецкому уѣздамъ.

Какъ бы то ни было, но Петръ поспѣшилъ воспользоваться попутнымъ вѣтромъ и въ самый день прибытія «посланнаго» отплылъ отъ Соловковъ къ монастырской деревнѣ Нюхчѣ. 16 августа, десантъ уже высадился, суда были отправлены назадъ, въ Архангельскъ, а при войскѣ остались всего лишь два фрегата. На берегу встрѣтили царя около 5,000 народа, согнаннаго съ разныхъ ближнихъ мѣстъ для подмоги войску; народъ этотъ сгоняли изъ крестьянъ каргопольскихъ, онежскихъ и бѣлозерскихъ, и самъ народъ не зналъ еще, на какую работу его вывели съ родимыхъ мѣстъ. Петръ и тутъ не терялъ времени; тотчасъ же часть крестьянъ и солдатъ были посланы впередъ рубить просѣку, застилать срубленными деревьями топи и строить мосты на рѣкахъ и ручьяхъ, а остальнымъ приказано было вытащить изъ воды фрегаты и тащить ихъ то на каткахъ, то волокомъ. Не охотно пришелъ народъ, но не могъ не увлечься работой, когда видѣлъ, что Петръ самъ рубитъ, подставляетъ катки, учитъ какъ строить мосты, успѣваетъ всюду, не знаетъ устали, выпьетъ своей анисовки и снова за работу берется. Какъ долженъ былъ дѣйствовать на народъ примѣръ этого геніальнаго труженика, мы можемъ видѣть изъ того уже обстоятельства, что въ памяти народной сохранилось преданіе, рисующее именно эту сторону вліянія Петра на массы.

«Тутъ подъ Пулозеромъ выдалась рѣчка, да такая ли бурливая, да такая ли бѣдовая, что не выгораетъ дѣло —никакъ не возможно по середкѣ свайку вбить. Кто ни сунется съ лодкой — Богъ вѣсть куда унесетъ его и съ лодкой-то! Долго приглядывался Осударь, а тамъ сѣлъ въ лодку, да прямо на середку то и держитъ, бояре было за нимъ въ его лодку суются, такъ: «не надо мнѣ васъ и безъ васъ Богъ дастъ спорандаю». Только онъ на середку то выплылъ, да принялся было первую свайку налаживать — гляди — къ нему народу съ сотню ужъ собралось, кто въ лодкѣ, а кто и вплавь, барахтаются чуть-чуть противъ воды держатся. Поглядѣлъ на народъ-отъ Осударь поглядѣлъ, покачалъ головою, да тряхнулъ кудрями своими (а кудри-то были добро чистое): «эхъ вы, проговорилъ, народъ хрисьянскій, дѣтки вы мои родные! лиха бѣда первому оленю въ гарь (лѣсной пожаръ) кинуться, остатніи всѣ тамъ же будутъ». Сталъ онъ тутъ народъ поить, тотъ народъ, что за нимъ въ рѣку кинулся». Не давалъ Петръ забываться своимъ «птенцамъ» и вообще боярамъ, сопровождавшимъ его въ этомъ походѣ; терпѣть онъ не могъ, чтобы барились люди, когда на глазахъ есть дѣло. «У Нюхчи, а потомъ и вездѣ по ямамъ первую мостовину, благословясь, клалъ самъ Осударь», — разсказывали намъ въ въ Выгозерской волости на Корельскомъ островѣ, — «а вторую давалъ класть своему сыну возлюбленному, а тамъ и бояръ на это дѣло потреблялъ. Нѣмчинъ одинъ не захотѣлъ мостовины класть, такъ разсерчалъ на него Осударь — приказалъ ему позади послѣдняго солдата стать и на ямахъ солдатамъ за стряпуху рыбницу варить; натерпѣлся нѣмчинъ сраму — сталъ и мостовины класть и другую всякую работу дѣлать не хуже самого Осударя».

Въ другомъ мѣстѣ, въ Тайгинцахъ, привелось намъ слышать еще и иное преданіе: бояринъ у Осударя заортачился, сѣлъ подъ елочку да сладкіе пироги убираетъ. Увидалъ Осударь его лѣность и приказалъ ему обрядиться пирожникомъ, да на ямахъ пироги рыбники разносить. Отъ такого сраму сталъ бояринъ куда какъ издѣленъ». По всѣмъ вѣроятіямъ, послѣднее преданіе есть только пересказъ предъидущаго, но пересказъ крайне интересный, такъ какъ указываетъ на воспоминаніе народа о связи какого-то близкаго боярина съ пирогами; легко можетъ быть, что до народа дошли слухи о происхожденіи Меншикова и слѣдствіемъ этого явилось только что приведенное нами преданіе. Съ другой стороны понятно и то, что народъ съ особенною охотою запомнилъ изъ всѣхъ ближнихъ бояръ Петровыхъ именно того, про котораго ходили слухи, что онъ вышелъ изъ народа.
Въ 20 верстахъ отъ Нюхчи войско остановилось и здѣсь учрежденъ былъ, по приказанію Петра, ямъ, гдѣ были сложены разные припасы и открыта продажа разныхъ необходимыхъ вещей. «Для Осударя и для бояръ ставили зимушки (промысловая избушка съ земляною крышею), а народъ съ солдатами кто какъ могъ изловчался; кто по зимушкамъ, кто на лавасы взбирался, а кто и на землѣ отдыхъ имѣлъ. Изъ окрестныхъ мѣстъ везли рыбу, оленину, а отъ Нюхчи привозили муку ржаную и другой припасъ, что на мѣстѣ достать было не можно. Не любилъ Осударь въ зимушкѣ быть — все больше на вольномъ воздухѣ; иной часъ и бояръ оттуда повыгонитъ, чтобы не долго засыпались».
Слѣдующій ямъ былъ въ 5-ти верстахъ отъ деревни Пулозера и въ 40 верстахъ отъ Нюхчи. Постоянная связь съ берегомъ не прерывалась и быстро подвигался Петръ къ цѣли.

Отъ Пулозера путь становился еще труднѣе, такъ какъ мѣстность принимала все болѣе и болѣе болотистый характеръ; въ особенности за третьимъ ямомъ народъ дошелъ до изнеможенія, начались болѣзни и смертность отъ истощенія и работы въ болотахъ; явилось уныніе; не унывалъ лишь Петръ, являлся всюду съ одобрительнымъ словомъ, съ совѣтомъ, съ прибауткою — и шелъ народъ на новые труды, на новую тяготу. Въ 80-ти верстахъ отъ Нюхчи, былъ устроенъ ямъ близъ деревни Вожмосальмы, гдѣ войско было задержано: предстояло или идти въ обходъ Выгозера, гдѣ верстъ 30 пришлось бы продираться чрезъ топкія болота, или же двинуться прямо черезъ заливъ Выгозера, устроивши въ этомъ мѣстѣ на скорую руку мостъ. Петръ видѣлъ, что излишне было бы еще болѣе изнурять и безъ того уже изнуренныхъ солдатъ и рабочихъ, и потому приказалъ собрать со всего Выгозера лодки и ладьи; скоро добыли ихъ въ достаточномъ количествѣ и приступили къ постройкѣ плавучаго моста. Къ Вожмосальмѣ Петръ прибылъ наканунѣ дня праздничнаго и старшины Выгозерской волости явились къ нему съ поклономъ и съ зовомъ къ себѣ на праздникъ; народъ очень хорошо помнитъ, что «Осударь» никогда не чуждался посѣщать крестьянскія хаты, бесѣдовать съ крестьянами и пожалуй изъ ихъ безхитростныхъ словъ узнавать правду, и высказалъ воспоминаніе объ этомъ въ цѣломъ рядѣ преданій. «Привелось Осударю и въ нашихъ мѣстахь побывать, — разсказываютъ напр. въ Вожмосальмѣ, — «о ту пору онъ у маего падѣда (предокъ) дитя крестилъ. Былъ мой падетъ человѣкъ куда бѣдный: ни мучицы — поѣсть, ни винца — выпить, нѣту. Родился у него сынъ и сталъ падѣдъ обивать пороги, да кланяться, чтобы кума розыскать — никто къ нему въ кумовья идти не зарится.

О ту пору и пришелъ Осударь въ наше село. — Ты что, старикъ, бродишь? иль что потерялъ? — Такъ и такъ, говоритъ дѣдъ. — Возьми меня, старикъ, кумомъ! любъ ли я тебѣ? Спрашиваетъ. Только вотъ что: не бери ты куму богатую, зачѣмъ онѣ къ тебѣ добромъ не шли, а найди ты мнѣ такъ ледящую бабенку и я съ нею у тебя крестить буду. И та и другая богачки просятъ дѣда ихъ въ кумы взять, а дѣдъ розъискалъ самую что ни есть ледащую бабенку и привелъ ее къ Осударю. Справили крестины истово. Ну чѣмъ-же ты, старикъ, угощать насъ будешь? Сунулся было падѣдъ да нѣтъ въ домѣ ничего ровно. — Видно, говоритъ Осударь, моя анисовка нынѣ отдуваться будетъ. Взялъ свою фляжечку, что у него на ремнѣ на боку всегда висѣла, налилъ себѣ, выкушалъ, а тамъ поподчивалъ и куму, и падѣда, и роженицу и новокрещенному младенцу въ ротъ капельку влилъ, — пусть прiучается, молвилъ, отъ людей много горше ему будетъ. Стаканчикъ отдалъ падѣду — ишь подъ божницей-то стоитъ». Все это такъ похоже на Петра, что невольно слѣдуетъ предполатать у этого преданія фактическую основу. Не такъ относился Петръ къ. тогдашнему чивовничеству, къ тѣмъ, кого не жаловалъ и самъ народъ. И опять этотъ взглядъ Петра на чиновничество оцѣнилъ народъ и до сихъ поръ разсказываетъ о томъ, что когда Петръ въѣзжалъ въ село, то ярыжки всѣ по подпольямъ пряталисъ. «Далеко ли до села»? спросилъ разъ Петръ у Балакиря (котораго народъ заставляетъ сопровождать царя въ его Нюхоцкомъ походѣ). «Нѣтъ, не далеко! ишь ярыжки то по подпольямъ прячутся — видво сейчасъ пріѣдемъ». Ясно, что отъ такого человѣка, который зналъ русскій народъ какъ никто, ярыжки должны были прятаться по подпольямъ.

Старшины выгозерскіе пришли къ Петру съ поклономъ и съ хлѣбомъ-солью; «Осударь! — говорили они — Илья пророкъ завтра велѣлъ звать тебя къ себѣ въ гости». Петръ принялъ приглашеніе и обѣщался быть въ погостѣ выгозерскомъ на утро. Исполнить свое обѣщаніе ему однако не удалось, такъ какъ въ ночь пошелъ проливной дождь и ѣхать не было никакой возможности. Утромъ снова явились въ Вожмосальму старшины и снова просили Петра посѣтить ихъ погостъ. «Нѣтъ, старички, — отвѣчалъ Петръ на вторичную ихъ просьбу, — видно Илья пророкъ не хочетъ, чтобъ я у него побывалъ, — послалъ дождь; снесите же ему отъ меня гостинецъ». Такъ дѣло и кончилось тѣмъ, что Петръ пожертвовалъ на цервовь червонцевъ.
Весь день шелъ проливень и бушевалъ вѣтеръ; рисковать переправлять войска по плавучему мосту было опасно. Такимъ образомъ цѣлый день и былъ потерянъ безъ толку. Лишь на слѣдующее утро войска стали переходить по мосту на другой берегъ залива и потянулись лѣсами в болотами по направленію къ рѣкѣ Выгу. — Верстахъ въ 7-ми отъ устья Выга, на правомъ его берегу и въ 15-ти верстахъ прямикомъ отъ Вожмосальмы, учрежденъ былъ снова ямъ. Пока войска прорубались и пробирались чрезъ лѣса и болота, лодки и ладьи изъ подъ Вожмосальминскаго моста сняли, провели чрезъ первые выгорѣцкіе пороги и поставили на Выгу подъ ямомъ. Быстро настланъ былъ мостъ и войска въ вечеру 22-го августа перешли на лѣвый берегъ Выга. Теперь самая трудная часть пути была пройдена, чаще должны были попадаться сележныя мѣста — великое дѣло близилось къ концу. Тамъ, гдѣ теперь стоитъ сосна съ врубленнымъ въ нее восьми конечнымъ крестомъ, по преданію, стояла зимушка Петра.

Прослыша о проходѣ чрезъ ихъ мѣста Петра, выгорѣцкіе раскольники выслали на выгорѣцкій ямъ своихъ старшинъ съ хлѣбомъ-солью. Зная, что они будутъ являться тому, кого они считали антихристомъ, кто былъ для нихъ звѣремъ апокалипсиса и чей титулъ представлялъ собою апокалипсическое число звѣриное, старшины выгорѣцкіе порядкомъ струсили. Они ждали увидѣть грознаго судью своего отщепенства и знали напередъ, что Петру наговорили про нихъ нивѣсть что. «Что за люди? — спросилъ царь, по словамъ мѣстнаго преданія. «Это раскольщики, — поторопился объяснить какой-то бояринъ, а можетъ быть и генералъ, — властей не признаютъ духовныхъ, за здравіе вашего царскаго величества не молятся». — «Ну, а подати платятъ исправно»? — справился прежде всего практическій Петръ. — «Народъ трудолюбивый» — не могъ не сказать правды тотъ же ближній человѣкъ, — «и недоимки за ними никогда не бываетъ». — «Живите же, братцы, на доброе здоровье, о царѣ — Петрѣ пожалуй хоть не молитесь, а раба Божія Петра во святыхъ молитвахъ иногда поминайте — тутъ грѣха нѣтъ». Развѣ это, столь живо характеризующее Петра, преданіе не дышетъ правдою? Удивительно ли послѣ этого, что тѣ самые поморы, для которыхъ Петръ является антихристомъ, въ тоже самое время иначе не называютъ его, какъ «Осударь», словно этимъ все уже сказано, словно другихъ «осударей» они и не знаютъ; удивительно ли, что тѣ же поморы снимаютъ всегда шапку, когда говорятъ о Петрѣ, и съ почтеніемъ цѣлуютъ какъ святыню тотъ стаканчикъ, изъ котораго когда то пилъ онъ на крестинахъ свою историческую анисовку? Достаточно этихъ простыхъ, но въ то же время великихъ словъ, чтобы навсегда завоевать любовь народную.

Я подъѣхалъ къ Выгозерскому яму на 8-ми весельной лодкѣ; невольно пришлось разговориться съ гребцами о Петрѣ и мнѣ захотѣлось испробовать, какъ отнесутся они къ нему, ради провода войска загубившему здѣсь тысячи людей. «Много тутъ народу сгибло по его волѣ», — сказалъ я. — «Много! ну да и то сказать, кабы они не сгибли, такъ и дѣло такое никогда бы не сдѣлалось! чего имъ — все бы равно померли, а тутъ по крайности у дѣла». Пожалуй, гребцы то разсудили лучше многихъ цѣнителей геніальности по обыденной мѣркѣ!
Точно и природа не хочетъ дать заглохнуть остаткамъ великаго труда Петрова; въ иныхъ мѣстахъ достаточно 80—100 лѣтъ, чтобы всякая заросль обратилась въ строевой лѣсъ, а тутъ, не смотря на то, что со времени Нюхоцкаго похода прошло цѣлыхъ 175 лѣтъ, Петрова просѣка видна и до сихъ поръ и гигантскій слѣдъ великаго царя не заростаетъ и до нынѣ. Гребцы мои сами захотѣли чѣмъ нибудь ознаменовать великій слѣдъ великаго человѣка и черезъ ½ часа готовъ былъ тотъ крестъ, который видѣнъ издалека, врубленномъ въ сосну. Теперь, судя до послѣднимъ извѣстіямъ, на мѣстѣ Петровой стоянки красуется прекрасный крестъ съ навѣсомъ и съ горкою изъ валуновъ; крестъ не выкрашенъ, да росписные цвѣта и не подходятъ какъ-то къ тому памятнику, который долженъ напоминать собою великаго человѣка.
Съ берега рѣки Выга путь, какъ я сказалъ, пошелъ мѣстами болѣе крѣпкими, болотъ стало меньше и вся задача состояла лишь въ прорубкѣ просѣки и въ постройкѣ мостовъ.

Слѣдующій ямъ былъ учрежденъ близъ деревни Телекиной, въ 25-ти верстахъ отъ выгорѣцкаго яма; чрезъ рѣчки Машозерку и Мурому были построены мосты, остатки которыхъ можно видѣть и до сихъ поръ; народъ въ этихъ мѣстахъ увѣряетъ, что это «Осударь изготовилъ сваи подъ желѣзную дорогу, да шведъ ему помѣшалъ, а то бы давно здѣсь желѣзная дорога ходила». Видно все доброе народъ приписываетъ въ этомъ краѣ Петру. Отъ телекинскаго яма Петръ пошелъ уже почти безпрепятственно къ Повѣнцу и на пути имѣлъ только одинъ привалъ въ особомъ ямѣ, который учрежденъ былъ какъ разъ на полпути. 26-го августа, подъ вечеръ, войско вступило въ Повѣнецъ и фрегаты были спущены въ воды широкаго и просторнаго Онеги, — какъ же долженъ былъ радоваться Петръ, вогда увидалъ русскій флагъ на этомъ огромномъ внутреннемъ морѣ; главное дѣло было сдѣлано — оставалось только разбить оплошавшихъ шведовъ.
Исходъ этого похода извѣстенъ; со взятіемъ Шлиссельбурга участь р. Невы и ея устья были рѣшены. Петръ достигъ своей цѣли и могъ приняться за постройку своего «парадиза». Россія выглянула въ Европу благодаря великому генію Петра.
Уже изъ Повѣнца писалъ Петръ королю польскому: «Мы нынѣ въ походѣ близъ непріятельской границы обрѣтаемся и при помощи Божіей не чаемъ праздны быть».

Празднымъ онъ и не былъ дѣйствительно!

Побывалъ утромъ у священника мѣстнаго; ревнитель оказался куда строгій и доходитъ, говорятъ, до такого увлеченія, что самъ ходитъ съ топоромъ по окрестностамъ и срубаетъ придорожные пяточные осьмиконечные кресты. Дѣлать нечего, пришлось доложить ему о томъ, чтобы онъ не взъярился на только что срубленный моими гребцами на яму крестъ и не подрубилъ его въ пылу православнаго своего экстаза.