Хозяйство и занятия карел

Хозяйство карел исторически сложилось как комплексное, т. е. помимо древнейших занятий — охоты, рыболовства и собирательства— они занимались земледелием, животноводством, домашними промыслами и ремеслами, отхожими промыслами (лесоразработками, извозом, коробейничеством) и пр.



Земель, удобных для ведения сельского хозяйства, в Карелии было крайне мало, так как основную их часть составляли болота, леса, озера. Климатические условия также были малоблагоприятны для земледелия. Однако развитие сельского хозяйства зависело не только от физико-географических факторов, но и от общего уровня развития производительных сил страны. Хозяйство карельских крестьян, естественно, несло на себе отпечаток общей экономической отсталости России.

Господствующей формой земледелия оставалось трехполье. Полевые угодья крестьян представляли собой небольшие участки земли, разбросанные в разных местах вокруг селений. Они не могли удовлетворить потребностей крестьянских хозяйств. Поэтому широкое распространение у карел издавна получило подсечно-эгневое хозяйство, сохранившееся вплоть до советского времени.
В карельском языке существовало несколько терминов, обозначавших подсеку: huuhta, kaski— с. к. palo, huuht, kask — люд.; huuhtu, kaski — лив. Термин huuhta больше связан с разработкой подсеки в хвойном лесу, a kaski — в лиственном (в березняке— для зерновых, в ольшанике — для репы).
Разработка подсеки требовала больших усилий — всем членам большой семьи хватало работы, тяжелой, изнурительной, о чем говорят карельские пословицы: «Kaskes on kaikil ruattu» — «На подсеке всем хватит работы», «Leipa se leikin lyopi, ennen kuin eteh suopi»— «Перед хлебом попляшешь, прежде чем на стол положишь». Под «ниву» (пал) выбирали возвышенное место, преимущественно заросшее лиственным лесом, в начале лета вырубали топором и косарями деревья и кустарник, складывали их в кучи, а через год сжигали. Во избежание распространения пожара вокруг участка выкапывали неглубокий ров. Золу равномерно распределяли по участку. Вокруг участка делали пряслообразную трехжердевую изгородь, чтобы скот не потравил

На севере сеяли преимущественно ячмень, т. к. только он успевал созревать при коротком холодном лете. В средней и южной Карелии — рожь, ячмень, овес и пшеницу. В больших количествах выращивались репа, редька, лук, горох. Капуста была известна лишь олонецким карелам. Картофель в Карелии стали культивировать с 40-х гг. XIX в. Из технических культур повсеместно, кроме Крайнего Севера, карелы выращивали для собственных нужд лен-долгунец (моченец) и коноплю.
Посев злаковых культур производился вручную. Сроки сева, как, впрочем, и все хозяйственные работы деревни, основывались
на многовековом опыте народа, конкретных наблюдениях за природой, которые находили отражение в приметах. Озимые начинали сеять в конце июля — начале августа, яровые — в первой половине мая. Раньше всего, обычно в начале мая, сеяли овес, затем — ячмень, рожь, последним — лен. После этого засевали огородные культуры.


Сельскохозяйственные орудия у карел были самодельными, самыми примитивными. Пахали бесподошвенной сохой (adra) с почти прямой рассохой. Такой тип сохи — наиболее древний, приспособленный для работы на лесных и каменистых почвах. Он имел широкое распространение во всей лесной зоне Восточной Европы. В Карелию он, по-видимому, пришел с русскими переселенцами. Боронили землю бороной-суковаткой — смык (astivo — с. к.; ast’ivo— люд.). На подсеке карельские крестьяне широко употребляли мотыги различных размеров. Лишь в начале текущего столетия в кулацких хозяйствах стали появляться железные плуги и бороны, но использование их возможно было только на мягких почвах.
Жали зерновые серпами (cirppi) с зубчатым рабочим краем, изготовляемыми местными кузнецами. Сжатый хлеб связывали в снопы (lyyhteh — с. к., liuhtes — люд., lyuhteh — лив.), которые ставили в бабки (kuhilas— с. к., kuhilas — люд., лив.), после просушки их складывали в зарод (kego). Осенью хлеб свозили, сушили и молотили в риге деревянными цепами (priusa — с. к., brius — люд., cieppi — лив.). Зерно хранили в амбарах (aitta), мололи на водяных мельницах, а также на домашних каменных жерновах, которые имелись в каждом хозяйстве и известны на карельской территории издавна. Из зерна нового урожая варили кашу или пекли пироги, их съедали на краю поля, так как крестьяне верили, что этим обеспечивают себе урожай будущего года.
Репу убирали с подсеки и складывали в ямы к религиозному празднику — воздвиженью (14 сентября1), считавшемуся у карел «репным» праздником. Фактически этим завершались осенние полевые работы. В народе обычно говорили: «Zviizendas nagrehet kuoppas da akat pacil»— «С воздвиженья репа в ямах, а бабы на печи’».

Животноводство — неизменный спутник земледелия. Скот разводился для получения не только продуктов питания, но и ценнейшего органического удобрения — навоза. У карел издавна были распространены местные породы скота: низкорослые (до 7 пудов весом), преимущественно комолые коровы (lehma), дающие в сутки 2—4 литра молока, лошади (hebo)—малорослые и малосильные, но легкие на ходу, грубошерстные овцы (lammas). Свиней (sika — с. к., pocci — люд.) карельские крестьяне держали в небольших количествах, и то лишь в южной и средней Карелии, причем мясо в пищу не употребляли, а использовали только щетину на выделку щеток (harja) для чесания льна. Кур (капа) держали также в небольших количествах. В ряде деревень (средняя Карелия) их мясо в пищу не употребляли.
Обеспеченность карел скотом, как уже отмечалось, была крайне неравномерной, что говорит о глубоком процессе имущественной дифференциации в карельской деревне, влекущей за собой социальное неравенство.
.

Огромный урон хозяйству наносили частые эпизоотии, отсутствие ветеринарной помощи, недостаток сенокосных угодий и т. п. Значительная часть скота гибла от хищников. Не случайно у карел первый выгон скота на пастбище в день Егория — покровителя скота, после восьмимесячного стойлового содержания, сопровождался обрядом — «отпуском», имевшим глубокие древние корни. Накануне Егорьева- дня хозяйка дома, в обязанность которой входил уход за скотом (кроме лошадей), с колоколом на шее трижды обходила дом и затем надевала колокол на корову. Считали, что он спасает скот «от всего дурного». Утром выводили скот обязательно в шерстяных рукавицах и стремились, чтобы животные переступили через кочергу, давали им по кусочку пресной лепешки, испеченной в великий четверг (suurnellaspaiva), и произносили заговор:
Pyha Jyrgi syattai!
laske lehmat meccah, pane hurtat kiinni
raudazih rahkehih,
vaskizih vandehih.

Святой Егорий-кормилец!
Впусти коров в лес,
зверей задержи железной сбруей,
медными обручами.

Обряд «отпуска» скота у карел не был тайным. В нем принимали участие все мужчины деревни. На окраине деревни делался загон, куда запускали скот. Пастух с горящей лучиной или свечой обходил стадо, тем самым как бы обводил вокруг него огненную черту, через которую в загон не мог уже проникнуть злой дух. У входных ворот загона зажигали костер, чтобы огнем и дымом изгнать из стада вредоносную силу. На плечи пастуха накидывалась рыболовная сеть, она перекрещивалась на спине и завязывалась узлом на пояснице, а концы ее волочились по земле. После отправления «отпуска» сеть клали под большой камень, который затем не трогали, чтобы злые духи, запутавшиеся в сети, не проникли в стадо. Пастух у карел пользовался особым почетом. Его занятие считалось самым важным и священным. Он, как правило, «знал» колдовство. Весь обряд «отпуска» сопровождался большим количеством заговоров. Как видно, многие элементы обряда (огонь, рыболовная сеть, заговоры, участие только мужчин — половое табу, «очерчивание» огненного замкнутого круга и пр.) восходят к ранним этапам мировоззрения карел и свидетельствуют о его давности. Примечательно, что большинство пастушеских табу являлись общими с охотничьими.
В некоторых деревнях Карелии (Сегозерье) до сих пор помнят ряд запретов, связанных со скотом. Например, когда хозяйки утром гонят скот в лес, они никогда не здороваются со встречными и друг с другом; увидев в лесу свою корову, хозяйка не должна признавать ее и тем более ласкать; войдя в дом после дойки коровы, хозяйка здоровается с присутствующими только после того, как вымоет руки; молоко не продают после заката солнца, после отела коровы и т. п.

Было много и других различных примет, запретов, заговоров, связанных, по представлениям карел, с сохранением, благополу-
чием и приумножением скота, который кормил большую карельскую семью. Например, во время стрижки овцы железными ножницами (kericcemet) не забывали произнести фразу: «Huaba kericcij alle» — «Осина — стригущему», выражавшую пожелание, чтобы у овцы вновь выросла такая же густая шерсть, как листва у осины.
Когда покупали корову, в хлев ее проводили обязательно по шубе, положенной вверх мехом, и хозяйка шептала в ухо животному:
Tas sinun izandat,
Tas sinun emandat,
Endizet izandat — emandat kuoltih. Kodi paloi,
tuuli tuhkat vedi, tuhkat, tuhkat, tuhkat.
Здесь твой хозяин, здесь твоя хозяйка,
прежние хозяин и хозяйка умерли, дом сгорел,
ветер золу унес, золу, золу, золу.

Ввиду отсутствия ветеринарной помощи карельские крестьяне сами лечили заболевший скот.

Карелы в отличие от соседних народов (русских, финнов и др.) никогда не держали скот в избе, а только в теплых сруб-ных хлевах (liava).
Ответственным моментом для карельского крестьянина являлась заготовка кормов. Сенокосные угодья, разбросанные на значительном расстоянии, были небольшими. Сенокос начинался с Петрова дня (29 июня) и кончался 15—20 августа. Косили косой-горбушей (viikateh). В северной Карелии по крайней мере в XIX в. имела распространение коса переходного типа — от горбуши с кривой ручкой (viaravarsi viikateh) к косе-стойке (pitka-varsi viikateh) или косе с более удлиненной, чем у горбуши, ручкой, называемой lysi, а не viikateh. Косами-стойками раньше чем в других местах стали пользоваться в южной Карелии (у ливви-ков), повсеместно же они получили распространение лишь в текущем столетии.
На сенокос выходили всей семьей. Высушенное сено сгребали граблями (harava) в копны, а затем переносили на длинных (до 3 м) шестах (sapilas — с. к.; sabilaz — лив., люд.) к зароду (suapra — с. к., puukeski — лив. люд.). На зиму для одной коровы требовалось 10—12 возов, т. е. около 3 тонн сена, для овцы — четыре воза.
Поскольку покосов было мало, приходилось выискивать дополнительный корм для скота — собирать листья деревьев, молодую кору сосны, озерный хвощ, картофельную ботву, лебеду и другие сорные травы. В пойло для скота шли все пищевые отходы.

Большим подспорьем в хозяйстве карел всегда являлись охота и особенно рыболовство. Орудия охоты и рыбной ловли у них были самые разнообразные. Так, рыболовные снасти подразделялись на удильные: удочки (onki — с. к. ongi — лив., люд.), переметы (remmi — с. к., laskuonget — лив. люд.); ударные: остроги (azruain — с. к., azrag — люд., azrain — лив.); черпальные: саки (liipi — с. к., лив., suakk — люд.); волоковые: невода (nuotta), дорожки (uissin — с. к.), поезда (poijeda); ставные: невода (niiotta), сети (verkko), мережи (merez, purri, ryza), мерды (merda). Наиболее древними способами ловли рыбы были устройства заборов на реках (pato) и лучение (tuulastus) с острогой.

В XIX в. рыболовная сеть — самое распространенное орудие лова — имелась почти в каждом доме. Сети вязали из конопляных нитей, как правило, мужчины. В каждой деревне имелись два-три ставных невода, которыми владели наиболее «крепкие» хозяева, и пользовались ими сообща, на артельных началах. Улов делился между рыбаками «по долям», в соответствии с затратами, вложенными на устройство невода.
К началу как рыболовного, так и охотничьего сезона карелы тщательно готовились, используя передаваемый из поколения в поколение опыт. По традиции считался важным первый весенний улов: от того, каким он будет, зависел якобы успех всего сезона. Кроме того, крестьянин верил, что по первому улову можно определить удачное время сева зерновых, что обеспечит хороший урожай и, следовательно, убережет семью от голода и несчастий.

По погоде в определенные дни (масленица и пасха) предсказывали, каков будет сезон: если дул северный ветер, значит не жди удачи. (Вообще северный ветер и неполная фаза луны считались у карел крайне неблагоприятными не только для рыбной ловли, но и для изготовления снастей.) Еще зимой по разным приметам определяли, в какое время весны та или иная рыба начнет и кончит метать икру. Считалось, например, что плотва начнет нереститься в такую же погоду, какая пришлась на масленицу; щука — когда поет дрозд, а лещ — при первом куковании кукушки и цветении можжевельника.

Каждая карельская семья, как правило, имела свои излюбленные места для ловли рыбы. Карелы верили, что в водоеме живет водяной дух — хозяин (vedenhaldija — с. к., vedehine — лив., люд.), который не любит шума, ссор. Его следовало задабривать. Водяной мог рассердиться и уйти в другое озеро, уведя с собой рыбу. Его можно было легко рассердить, утопив в озере старое помело, которое выступало в данном случае как сила хозяина огня, враждебная и совершенно несовместимая с силой хозяина вод. Чтобы вернуть водяного со стаей рыб обратно, следовало отыскать помело и, вытащив из воды, отнести под расщепленное грозой дерево. Хозяина вод «приглашали» на уху, сваренную на берегу из первого улова рыбы, и просили его содействовать удаче в рыболовном сезоне.
Все эти многочисленные приметы, заклинания, обычаи и обряды карел, относящиеся к рыболовству, большей частью уходят корнями в глубокую древность и связаны с ранними формами религии. Обращает на себя внимание то, что из рыб особо выделялись карелами щука и налим. Щука играла заметную роль в колдовстве. Не случайно щучью челюсть еще в наше время можно было увидеть при входе в избу, она выполняла роль
оберега. Если во время рыбной ловли попадало много щук, что являлось плохим признаком, то рыбаки начинали их бросать обратно в воду. Так же поступали и с налимом.

В обрядах и обычаях, связанных с рыболовством, у карел, так же как у финнов, саамов и вепсов, прослеживается ряд архаических представлений о почитании деревьев, птиц и т. п. Особо выделялись такие деревья, как ольха, ель, рябина, можжевельник, береза. Так, удилище для удочки делали из любого дерева, однако считали, что лучше рыба ловится на рябиновое, черемуховое и березовое, а ольховое или можжевеловое удилище, наоборот, отпугивало, отгоняло рыбу. Чтобы удочка была «клевая», ловили змею, зажимали ее хвост ольховой рогатиной и на ольховой палке подносили к ее рту крючок, чтобы змея ужалила его. Если рыба не шла в сеть, то сеть стегали ольховыми ветками.
Большое значение при ловле рыбы карелы придавали стихийным силам природы (ветру, дождю, граду, молнии), строгому учету фаз луны, очистительной силе огня.

Карелы издавна занимались добычей лесного зверя и дичи. Издавна каждая семья имела свою территорию для охоты, так называемый «путик» (puut’ikko), охватывавшую десятки километров и представлявшую в плане замкнутый круг. Эта территория передавалась по наследству из поколения в поколение. Здесь часто крестьянин делал подсеку, ставил избушку (lava) для хранения дичи. Территория «путика» определялась по личным клеймам (puali) владельца-хозяина, которые ставились на деревья, орудия труда, транспортные средства, скот.
Орудия охоты у карел отличались многообразием. На дичь и мелкого пушного зверя ставили силки (anzat) из конского волоса с пеньковыми концами, надетыми на можжевеловую дужку. Осенью каждый охотник ставил по 300—400 силков и держал их до первого снега.
На медведя, лисицу, куницу, горностая, белку, дикого оленя, лося охотились с собакой. Зверя били из ружья-«м)алопульки» (pissali). Карельские стрелки отличались большой меткостью; тот, кто делал один промах из 10 выстрелов, считался весьма посредственным стрелком. «Малопульки» делались чаще всего самими крестьянами. Не случайно в Олонецкой губернии о таких ружьях сложилась поговорка: «Ствол от Щукина, ложе с Лыки-на, замок с Казани, курок с Рязани, а забойник (шомпол) дядя из полена сделал».
Для охоты на медведя использовали рогатину (haikas). Около выслеженной берлоги устраивали на деревьях настил из досок (lava), где охотники с ружьями ждали, когда их товарищ, оставшийся у берлоги, потревожит медведя рогатиной.
Медведь у карел особо почитался, его в народе очень боялись. Слово «медведь» в семье карела, как правило, никогда не произносилось, оно имело массу самых различных замен; старались не вспоминать медведя во время святок; считалось, что тот, кто забывал об этом, «мог поплатиться своим скотом в летнее время».

Когти и зуб медведя входили в арсенал оберегов, медвежью лапу использовали в народной медицине. Особенно ценным при лечении нарывов считался жир, взятый с медвежьего сердца.
В фольклоре карел медведю отведено значительное место. Цикл песен сопровождал весь ритуал охоты на медведя и возвращение с добычей. По-видимому, этот ритуал восходит к древнейшему медвежьему празднику, бытовавшему на севере Европы.
Для охоты на крупного пушного зверя карелы использовали различного рода ловушки и приспособления: ямные — наиболее древние, употреблялись только для охоты на медведей, лосей и волков; ударного действия (Иски — с. к., loukku — лив.); самострелы (pissalf); капканы (kapalalauta, loukku, rita, kaha); кляпцы (revonravvat, klapcat) и т. д. Аналогичные орудия охоты известны многим народам севера, но самая большая общность обнаруживается у карел с саамами.

С охотой, как и с рыболовством, у карел связано много различных поверий, примет, заговоров, как архаических, так и более поздних, связанных с христианскими верованиями. В различных сферах хозяйственной деятельности нашли отражение представления о нечистой силе, лесовике (meccahine). Его всячески старались задобрить, «не разгневать» каким-то неосторожным словом или действием. Народ сохранял еще веру в магическую силу слова: «Зверь — хитер. Кто не знает такого слова, тот и из ружья не убьет зверя, к тому и в капкан не попадет он. Главная сила—■ нужно знать слово».
В дореволюционное время рыболовство и охота развивались в условиях жестокой эксплуатации промыслового населения кулаками и их приказчиками — обиралами, скупавшими на кабальных условиях рыбу, икру, мясо, пушнину и наживавшими на этом огромные прибыли. Нередко у крестьян закупались еще не выловленная рыба, не пойманные звери и птицы. Начинали свои операции скупщики с религиозного праздника — покрова (1 октября) и заканчивали в марте. Скупленные продукты они вывозили в Петербург, Финляндию, на ярмарки, в частности на знаменитую по всему Северу России карельскую Шунгскую ярмарку. Беличьи шкурки отправлялись в известные (упоминаемые В. И. Лениным в его работе «Развитие капитализма в России») меховые мастерские Каргополя.

«Чем захолустнее деревня, чем дальше она стоит от влияния новых капиталистических порядков, железных дорог, крупных фабрик, крупного капиталистического земледелия,— тем сильнее монополия местных торговцев и ростовщиков, тем сильнее подчинение им окрестных крестьян и тем более грубые формы принимает это подчинение»,— писал В. И. Ленин1. Эта характеристика полностью относится и к Карелии.
Слабо развитое сельское хозяйство, естественно, не могло обеспечить семью карела. В предреволюционное время в южной Каре-
лии доходы от земледелия даже в бюджетах зажиточных крестьянских хозяйств не превышали 45%. Крестьяне вынуждены были искать дополнительные заработки, отправляюсь на различные отхожие промыслы, среди которых самым распространенным со второй половины XIX в. являлся лесной — рубка и сплав леса, заготовка дров на продажу и работа на лесопильных заводах. Характеризуя развитие лесной промышленности в дореволюционной России, В. И. Ленин писал: «Лесопромышленность оставляет почти в полной неприкосновенности весь старый, патриархальный строй жизни, опутывая заброшенных в лесной глуши рабочих худшими видами кабалы, пользуясь их темнотой, беззащитностью и раздробленностью»1.
Работа в лесу проводилась сезонно и основывалась на применении ручного труда. Лес рубили топором. Первые попытки применения пил при заготовке дров были предприняты на Олонецких горных заводах в 60-х гг. XIX в., однако лесорубы-карелы вплоть до начала текущего столетия применяли в лесу только топор. Заготовленный лес вывозили на санях волоком, позже стали использовать подсанки. Жили лесорубы во временных лесных избушках по 10—15 человек. Спали на нарах, устланных хвойными лапками. Еще хуже условия работы и быта были у сплавщиков.
«Если кто хочет определить значение лесопромышленности для местного населения,— говорил один из врачей, выступая на XII Всероссийском съезде лесовладельцев в 1911 г.,— пусть приходит к тем бескрестным могилам, которыми усеяны ее районы действия, пусть подсчитает хоть в одной волости всех слепых и ос-лепевающих, которым лесопромышленный дым глаза выел, тех разбитых, ревматизмом, годами неподвижно стонущих на полатях, тех корчащихся в муках желудочных схваток, раковых болезней и прочих внутренних уязвлений, которых погубил лесопромышленный сплав, тех с раздробленными ногами, вывороченными руками, с грыжами с натуги, с кровью харкающей, раздробленной грудью, которых дарит лесному населению лесопромышленник, заготовитель леса».

Несмотря на тяжелые условия труда и быта, лесной промысел давал крестьянам возможность заработка, чтобы расплатиться с налогами, а также купить необходимые товары, и прежде всего хлеб. В начале XX столетия из 290 тыс. населения Карелии отхожими промыслами было занято до 70 тыс. человек, в том числе на заготовке леса и сплаве 50 тысяч.

В прошлом у карел были широко распространены ремесла и домашние промыслы. Пожалуй, самыми древними были добыча руды и кузнечное ремесло. Наиболее широкое развитие железоделательное производство получило в средней и южной Карелии. Карельские кузнецы из добытой и выплавленной руды изготовляли различные предметы, необходимые для хозяйства, начиная от
сошников и кончая ружьями. На российском рынке ценились «олонецкие» сохи и топоры. С конца XVIII в., в связи с постройкой Александровского и ряда частных металлургических заводов, происходит резкое сокращение крестьянских железоделательных промыслов. В XIX в. крестьянская металлургия существовала лишь в отдельных деревнях Кемского уезда. Техника и методы выделки железа в этих промыслах «со времен Илмаринена» почти не изменились. Кузнечное ремесло приходит в упадок в начале текущего столетия. Ювелирное дело (позолоченные серьги с жемчужными вставками, серебряные кольца, пуговицы и др.), получившее развитие в деревнях Неккульской волости Олонецкого уезда в прошлом веке, тоже начинает угасать.

К традиционным занятиям карел относятся курение смолы и дегтя, которые, кроме хозяйственных целей, применялись в народной медицине, а также заготовка ивовой коры для кожевенного производства.

Широкое развитие получило судостроение. Особенной славой пользовались самоучки-мастера деревни Подужемье в Кемском уезде, умевшие «шить» морские суда, руководствуясь лишь «навыком и каким-то архитектурным чутьем».
У карел было развито ткачество, художественная обработка дерева, вышивка и вязание. В условиях полупатриархального хозяйства каждый крестьянин мог удовлетворить нужды своей семьи, не только создавая собственноручно необходимые для быта предметы и вещи, но и стремясь к тому, чтобы при предельной простоте они были красивыми.

Карельские женщины много времени тратили на обработку растительного волокна, изготовление одежды. Из льняных нитей они ткали полотна, холсты и шили женские и мужские рубахи, полотенца, изготовляли скатерти, салфетки и др. Из конопляных нитей ткали мешковину, грубый холст, половики. Пряли карелки на ручных прялках (kuozali)1, которые своей формой и частично декором несколько отличались от прялок русского населения Европейского Севера. Карельские прялки украшались трехгранно-выемчатой резьбой, а также свободными кистевыми росписями. Ткали изделия на горизонтальном ткацком стане (stuava, stanka, kangaz) Тип стана, по-видимому, воспринят карелами от соседнего русского населения, о чем свидетельствует терминология.

Карелки славились искусством вышивания и художественного тканья. В конце XIX — начале XX в. вышивка и узорное тканье имели повсеместное, но не равномерное распространение. Узорное ткачество, в частности браное, преобладало в Сегозерье и окрестностях г. Олонца, тогда как вышивка — в остальной части Карелии. Вышитые изделия (головные уборы, полотенца, подзоры) отличались обилием геометрических и растительно-
геометризованных орнаментов, выполнявшихся различными приемами: косым стежком (puolirist’i), двусторонним (kakscuraine) и односторонним (ykscuraine) швами, набором (poimittu), крестом (rist’i); «по-выдергу» (nyhitty) тамбурной иглой (tamburil, koukulla ombeltu) и т. д. Одежда, как правило, украшалась геометрическим орнаментом. Это наиболее древняя традиция населения северо-востока Европы, подтверждением чему являются находки фрагментов одежды с аналогичным орнаментом в курганах Приладожья (X—XIII вв.).

Полотенца, подзоры и другие предметы декоративного назначения орнаментировались преимущественно различного рода сюжетными мотивами, включавшими узоры деревьев, птиц, коней и антропоморфных фигур. Причем такие мотивы большее распространение имели в южной и отчасти средней Карелии и весьма ограниченное — в северной, где в вышивке преобладал геометрический орнамент.
Высокого уровня развития у карел достигло и художественное тканье: многоцветных узорных поясов (vyo), почти полностью утраченных в XIX в.; пестрядинных рисунчатых тканей, шерстяных одеял. В южной и средней Карелии получило развитие ткачество декоративных изделий (полотенец, подзоров и др.).
Вышивки, тканые изделия, кружева шли на удовлетворение в основном потребностей семьи. И лишь кружева (в некоторых деревнях Рыпушкальской волости Олонецкого уезда) и золотошвейная вышивка (в северной Карелии) изготовлялись на продажу.
К ткачеству и вышивке карелок приучали с детства. Девочка рано начинала готовить приданое и больше количество подарков для будущей родни — полотенец, рубах, подзоров и т. п.

Художественный вкус карел ярко проявлялся в искусстве резьбы и росписи по дереву, в его декоративной обработке. Самодеятельные мастера со всей полнотой использовали возможности этого материала, создавая не только эстетически разнообразные предметы домашнего обихода, но и целые жилые постройки — «хоромы», искусно украшенные резьбой и росписью.
В художественной обработке дерева у карел выявляется многообразие техники, приемов и форм украшения, которые свидетельствуют о давних традициях, культурных влияниях соседних народов, и прежде всего русских. Наиболее древними приемами следует, очевидно, считать скульптурную обработку дерева, пиление и контурную резьбу, которые дополняются более поздними — трехгранно-выемчатой резьбой и свободными кистевыми росписями. Слава об изделиях карел выходила далеко за пределы края. Их резные деревянные вещи развозились на продажу в отдаленные места России.

В быту карелы с глубокой древности широко использовали бересту. Ею устилали ямы для хранения рыбы, покрывали крыши домов, ее подкладывали под оконные коробки, чтобы предохранить гниение бревен; из нее плели лапти; обтягивали берестяной лентой треснувший глиняный горшок; кусочек бересты сапожник подкладывал под подошву сапога, чтобы он не пропускал воду и для «скрипу». Наконец, из бересты изготовляли различные предметы домашнего обихода. Каждый карел умел сплести из нее кошель, корзину, различные по виду и форме солонки, ножны, скрутить веревку или сделать рукомойник (kaziastie), короб для сыпучих продуктов (roveh), молока и т. д.

Еще одна область народного ремесла карел — плетение из соломы — получила развитие во второй половине XIX столетия в некоторых деревнях Олонецкого и Петрозаводского уездов. Женщины и подростки плели из нее шляпы и сумки и сбывали их через скупщиков. Изделия из соломки олонецкой карелки Матрены Комиссаровой на Всемирной Парижской выставке 1900 г. удостоены серебряной медали. Богатые традиции прикладного искусства карельского народа, закрепившиеся и передававшиеся из поколения в поколение, в ряде мест Сегозерья (средняя Карелия) продолжают жить и в наши дни (тканье половиков, полотенец и т. д.).
Многовековое общение карел с русскими, финнами, вепсами и другими народами способствовало активным процессам взаимопроникновения культур. В частности, в области народного искусства обнаруживается исключительная близость южнокарельских элементов с русскими заонежскими, а севернокарельских с поморскими и финскими.

Хозяйство карельских крестьян в дореволюционное время, хотя и развивалось в условиях все большего проникновения капиталистических отношений, оставалось патриархальным и основывалось на применении ручного труда и примитивных архаических орудий производства. Основная масса карел вследствие роста капиталистической эксплуатации была задавлена нуждой, усугублявшейся властью старых хозяйственных и бытовых традиций.
Жизнь карельского крестьянина подчинялась издавна сложившемуся порядку, почти не претерпевавшему изменений на протяжении веков. Разумеется, различные природные условия на севере и юге Карелии способствовали выработке специфических форм хозяйства и определяли своеобразие годового цикла в деятельности населения. Особенности экономического развития северной и южной Карелии весьма заметно сказались на выработке важнейших черт как материальной, так и духовной культуры карельского народа.


КАРЕлы КАРелЬСКОЙ АССР, ПЕТРОЗАВОДСК «КАРЕЛИЯ» 1983
стр 104-115