Олонец

Въ концѣ мѣсяца іюня я былъ уже въ Олонцѣ, въ одномъ изъ старинныхъ корельскихъ городовъ (по дорогѣ въ Олонецъ я заѣзжалъ въ сс. Видлицы и Тулоксу). Городъ настолько имѣетъ въ себѣ мало «городскаго», что сначала невольно принимаешь его за одно изъ селъ, которыя на протяженіи верстъ 10 — 15 безпрерывно тянутся по берегу рѣки Олонки. Здѣсъ тѣ же крестьянскія сѣрыя избы, съ двухскатньми тесовыми крышами, тѣ же крестьяне въ сѣрыхъ кафтанахъ и бѣлыхъ сапогахъ, та же корельская рѣчь, — и невольно думаешь, что это также какое-нибудь село, только нѣcколько побогаче. Но вотъ замелькали полицейскія управленія, уѣздныя присутствія, трактиры съ необыкновенно большими вывѣсками, и пріѣзжій, наконецъ, догадывается, что онъ въ городѣ, который когда-то далъ свое имя цѣлой области въ 112,322 квадратныхъ верстъ.

Въ самомъ центрѣ города, гдѣ выстроенъ каменный соборъ, окрашенный желтой краской, дома мѣстнаго купечества, духовенства и властей, — раскинулись на нѣсколько десятинъ ровные, гладкіе, сѣнистые луга. Косари, звеня косами, косили сѣно, когда я въѣзжалъ въ городъ...

Цѣлыхъ шесть дней, начиная съ понедѣльника и кончая субботой, въ городѣ царитъ мертвая тишина, нарушаемая развѣ лаемъ собакъ и крикомъ гусей, принадлежащихъ одному изъ властей. Проходящихъ на улицахъ такъ мало, что невольно приходитъ въ голову сказка о сонномъ царствѣ, гдѣ всѣ граждане мирно почивали. За то въ воскресенье городъ совсѣмъ преобразовывается. Въ этотъ день въ Олонцѣ бываетъ базаръ. Съ самаго ранняго утра цѣлыя толпы окрестныхъ мужиковъ толкаются на площади около возовъ, мѣстныхъ лавокъ и ларьковъ самаго первобытнаго, примитивнаго устройства. Надъ городомъ носится гомонъ отъ цѣлой тысячи корельскихъ языковъ. Продаютъ соленую рыбу, провѣтренную, вяленую говядину, кожу и постное масло. Вездѣ кричатъ, рядятся, спорятъ, — и все это происходитъ и ведется на корельскомъ языкѣ, который, какъ извѣстно, любитъ полногласіе и отъ этого выходитъ необыкновенно крикливымъ. Въ Олонцѣ даже и «власти» говорятъ по-корельски. Мнѣ самому случилось слышать, проходя по набережной, гдѣ живутъ зажиточные люди и начальство, какъ мѣстный воинскій начальникъ закликалъ во дворъ корову, пасшуюся на зеленомъ берегу Олонки: «Тпрукой, тпрукой, тулэ кодихъ, тулэ кодихъ»...

Ровныя плоскія окрестности Олонца представляютъ весьма удобныя мѣста для землепашества. Здѣсь даже и мѣщане — городскіе жители — исключительно почти заняты земледѣліемъ. Сѣютъ рожь, овесъ, ячмень и получаютъ болшие доходы отъ продажи сѣна. Оттого, кажется, и самое названіе Олонца по корельски «Анусъ», финны передѣлали въ «Аunus», что значитъ хлѣбный стогъ, житница корельскаго края. Такой же взглядъ на Олонецъ, какъ на городъ богатый и при томъ веселый, сказался и въ нѣкоторыхъ корельскихъ пословицахъ: «хоть айжалъ, да Ануксэhъ-піа» — хоть на оглоблѣ, да къ Олонцу, «хоть айнавонъ, да Ануксэзъ» — хоть разокъ, да въ Олонцѣ, — т. е. въ Олонцѣ такъ хорошо, такъ въ немъ весело, что хоть на оглобляхъ ѣхать, хоть разокъ побывать, да именно только въ немъ. И сами олончане не прочь иногда кстати похвастать о богатствѣ своего города: «тулдаhъ рибулойсъ, ляхтіетähъ реболойсъ» — «пріѣдутъ-молъ къ намъ въ тряпкахъ, а уѣдутъ въ лисицахъ», но на самихъ олончанахъ почему-то не замѣтно этихъ лисицъ. Большинство населенія Олонца отличается необыкновенно крѣпкимъ тѣлосложеніемъ, высокимъ ростомъ и какою-то лѣнивою плавностью въ походкѣ, что сильно напоминаетъ русскихъ мужиковъ.