Современная песня-«частушка»

Русская народная песня, говорят, переживает теперь период упадка. Редко слышится уже рожденная в недрах самого народа, полная глубокого содержания и поэзии протяжная старая песня; ее всюду вытесняет произведение фабрик и заводов – новомодная песня «частушка», достаточно характеризуемая уже самым её названием. – Потеряв плавность и спокойный, строгий размер старой песни, частушка утратила вместе с тем и ея глубокое, прекрасное содержание. В ней не отражаются, как в отживающей песне, заветные думы народа, народный быт во всех его формах и проявлениях, ей чужды блестящие поэтические описания красот природы. Единственным почти сюжетом частушек является воспевание «любушки» или «миленочка» с его неизбежной «тальянкой». В погоне за рифмой эти «песни любви» очень нередко утрачивают почти всякий смысл. Одним словом, с переходом к частушке наступил период разложения нашей русской песни. К такому неутешительному заключению сводятся суждения большинства интересующихся народной песней. Для примера можно привести характеристику новой песни из книги «Россия»: «Городская и фабрично-заводская «цивилизация» не преминула оказать влияние и на народную поэзию: появилась лишенная поэзии фабрично-городская песня, напев её в большинстве случаев единообразный, музыкальная тема бедна по замыслу, с пошлым оттенком, распеваемая хором в унисон».
И у нас в Олонецкой губернии частушка нашла широкое распространение, при чем проводниками ея у нас явились побывавшие на отхожих промыслах и в военной службе. Но в Олонии частушка существует пока только параллельно со старинной – «досюльней» песней, хранителями которой являются представители отживающего поколения
1) и особенно, нужно думать, сказители былин (известный Рябинин, напр.), составившие Олонии завидное имя «золотого дна народного эпоса».
2) Из частушекъ, записанных нами в Нигижиме, Пудож. у., действительно, многие могут служить яркими иллюстрациями к вышеприведенному о них печальному суждению. Вот наиболее типичные из частушек.

Жито жала, жито жала –
Убежала с полосы;
Говорила я солдату
Отсеки, солдатъ, усы.


На горушки две елушки,
Под горой большая ель;
Поглядеть бы на солдата,
Што пристала ли шенель.


Деревнюшка недалеко от села,
Нитки (бусы) сорваны сижу – невесела;
У подружки нитки сорваны – нешто, –
У миня сорвут – совсем не хорошо.


Пойдемъ, подружка, по брусницьку,
Наберем морошки;
Мой-от миленькой живе
Край большой дорожки.


Сердце ное не от боли –
От проклятой от любови;
На сердецюшки тоска
От любезнаго дружка.


Мине маменька не била
Покуль маленькая была,
Нынце стала велика –
Подай, мамаша, жениха.


Папинька да маминька –
Пришло письмо от паренька;
Не елосе, не пилосе –
Цитать письмо хотелосе.


Говорила я отцю,
Што у его жить не хоцю, –
У того я жить хоцю,
Кого с трахтера волоцю,
Со трахтера, кабацька
Я любого дурацька.


Милой мой, милой мой,
Цветоцик огурецьной,
Упрекают все тобой –
Ты мне не подвинецьной.


Уж ты любушка моя,
Кралецька бубновая,
У мня пасецце про тибя
Погонялка новая,
С колоском ременная.


Мы с подруженькой садили
Симя огурецько,
Вси робята на вецерки,
Где мое сердецько


У милого лошадь пега –
По дороги шибко бега,
Ляже спать – не може стать,
Пособи, мила, поднять, –
Поеду конямы минять.


Под мостом рыба с фостомъ,
Утушка с дитятамы,
Строго милой наказал –
Не пляши с робятамы


Мой миленок оглазел –
Не на то колено селъ;
Я недолго думала
Прямо в рожу плюнула


У тальянки медны планки,
Золотая крышка;
Моя любушка хороша
Сейгод замуж вышла


Я сегодня угорела –
Против пеци буцила;
Потаенная подружка
Милому насуцила,
До того набаяла
Миня любить расхаяла


Красно солнышко пеке в оболоку
Свою милую в ланци проволоку.



Но верх недомыслия представляют следующия кощунственныя вирши:

Ты, милашка, святой духъ,
Приходи ко мне на духъ,
Я ты исповедаю…

Если бы таковы были все частушки, как вышеприведенные, то должно бы только жалеть о совершенном упадке русской песни, об упадке народного поэтического творчества. Но среди частушек можно встретить и приятные исключения. – От простого механического заимствования и слепого подражания в области новой песни народ переходит уже к сознательному творчеству. В новой песне его интересует собственно не её пошлое содержание, но – рифма (требование созвучия), которую по достоинству оценило музыкальное народное ухо. В эту то новую (сравнительно с белыми стихами «досюльней» песни) форму народ и начинает влагать глубокое содержание старой песни; (конечно постольку, поскольку оно отвечает условиям и современной жизни, сюда и направляется неиссякаемый источник народного поэтического творчества, в чем вполне приходится убедиться после знакомства с собраниями русских песен П. В. Шейна («Великорусс») и проф. Соболевского. В записанных нами сравнительно немногих песнях вывод этот также находит для себя подтверждение; в них мы видим изображение горькой доли женщины в семье, – любимого и главного сюжета народных песен, насильное выдаванье замуж, тоску по любимом человеке, глухую и ожесточенную вражду к немилому, жестокому мужу и злой свекрови, от которых взятая в дом «молодуха» обречена на постоянную тяжелую работу:

Писни пой, пока поецце
Замуж выйдешь – как придецце,
Не придецце писен пить (вм. петь)
Придецце горя потерпить.


Жалко с миленьким расстацце,
Жалко людям подарить, –
Легце моему сердецюшку
Живого схоронить.


Как за рицькой, за дворомъ
Е земелька церноземъ;
Цернозем земельку срою,
Гробову доску открою;
Выдь ты ладанъ, выдь ты дымъ,
Останьсе миленькой одинъ.


Кабы замужъ, кабы замужъ,
Кабы в середу домой,
Кабы был родитель батюшко –
Приехал бы за мной.


Што мне замуж торопицце
За немилого дружка,
Луцце в мори утопицце
Со крутого берёжка.


Уж ты, любушка моя,
Кралецька бубновая,
У мня есть про тибя
Погонялка новая.


Как бы ответом на эту песню служит следующее:

Я милому удружу –
Жового в яму уложу, –
Ты лежи мой миленькой,
Поставлю крестик биленькой,
Вот те хрес – могилоцька
Векова поминоцька.


Пастушок коров пасе
Про свекров писни пое;
Коровушки ботаюцце –
Свекровушки ругаюцце,
Коровушки ботуции –
Свекровы варайдуции.


Цяшки, ложки вымыла,
Помои на квас вылила;
Кисни, кисни кислой квасъ,
У свекровы вырви глазъ;
Кисни квасъ, кисни дюжой,
У свекровы рви другой.


В цистом поли боронила –
На боронки плакала,
Я свекрову увидала –
Без ума работала.


Не ругайте-тко миня –
Вси работы знаю я,
Знаю жать, знаю косить
С обых рук я молотить,
Сиять, виять, лен полоть
Под окошком дров колоть.


Не кукуй кукушка в поли
У тя крылышки на воли;
Не кукуй кукушка зде –
Без тибя досады е.


Пойду сяду на ограду,
Зарыцю родитель-маму:
Ты ставай ко, мать родна,
Много горя у миня.


Новая песня не чужда и воспевания природы:

Роспашу я, роспашу
Широкую долинку,
Посажу я, посажу
Кудрявую рябинку;
На рябинку витер вие –
Рябин̀ушка здрие.
На рябинку дождь секе
Моя рябинушка росте и т. д.


Нельзя не обратить внимания на ту звучность рифмы, на те чисто русские эпитеты, прекрасные образы, положительныя и отрицательныя сравнения и уподобления, на параллелизм стиховъ, которые характеризуют многия из наших Олонецких частушекъ, хотя бы следующия, напр.:

Пойду выйду на балконцик –
Накажу дружку поклонцикъ,
Голубоцик сизенькой
Снеси поклонцик низенькой.


Ноць осення поцернела
Будто темная гроза, –
По моёму лицьку белому
Скатиласе слеза.


По дорожки столбовой
Клубоцик катицце с иглой, –
Не клубоцик не игла
Моя злосцясная судьба.


Теке руцей по деревни
Што шумливая река
Моя молодость проходитъ
Будто с ветром облака



Горит боръ, горит сырой,
Горит в бору жариноцька, –
Замуж вышла за вдовця
Я кругла серотиноцька.


Уж ты, батюшко отецъ,
Не ставь молоду под винець, –
Под винец молода стану –
Што травиноцька завяну,
Завяну што травиноцька,
Посохну, как жариноцька.


Витер сиверик завиялъ,
Сволноваласе река, –
Моя молодость пропала
Вся дивицья красота.


Бежит рицька из лесу по корешкамъ,
Мне приходицце ходить по камешкамъ;
На реки нету теценьиця,
На сердечьки – попеценьиця.


Девушка не травушка
Не выросте без славушки (молвы);
Девушка рождаецце
Ды слава накладаецце.


Вси я рицьки обходила,
Вси крутыя бережка, –
Той я травушки искала
Коей высушу дружка.


В поли ивушки не стало –
Больше негде лыка драть;
Увезли дружка в солдаты
Больше не с ким поиграть.


Не отдашь, мамаша, с воли –
Улецю я пташкой с поля,
Ты поглядишь от крыльця
Как поеду от винця.


Голубок в поли летае,
Крылышка оббилисе, –
Милой сватать поеждяе –
– Ножки подломилисе.


На моем сердецьки ес(т)ь
Неизлецимая болесь;
На ретивоем моемъ
Вода холодная со льдомъ.

Употребленное здесь сравнение по смыслу почти тожественно с сравнением причети:

У миня ли молодой вдовы,
Призагинула головушка,
Ды заржавело сердецюшко;
На моем то на ретивоемъ,
На безцясноем сердецюшки
Е заносы снежку белаго,
Погребоцьки ледку ярого…


Приобсохла рицька быстра
Показался камешекъ,
Недалеко мила вышла –
Супротиво на кряжекъ.


Снежки белыи перисты
Затащили поля цисты,
Вси зеленыи лужка
– Живу без милого дружка.


Я без милого дружка
Тоскую, как лебедушка, –
Я увидела его –
Согрелась как от солнышка.


Правда, удачные примеры новой народной песни еще редки сравнительно, но должно надеяться, что скоро исключения будут правиломъ; великий народъ, имея прекрасный, «могучий и свободный языкъ» (Тургеневъ), не может (и в будущемъ, как это имело место в минувшемъ) не создать и прекрасных и великих песен и «наша новая песня непременно станет прекрасною», убежденно говорил нам почтенный проф. В. И.
Результат разложения и упадка в современной русской песне отказывается видеть также г. К. С. Кузьминский (его статья «О современной народной песне» в кн. ж. «Этнографическое обозрение» за 1903 г.). Онъ, всецело присоединяясь к взгляду В. И. Перетца, говоритъ: «Как трудно предположить, что род человеческий, начав с благороднаго первобытнаго состояния опускался затем все ниже и ниже, так же мало правдоподобно будет тоже предположение относительно народной песни. Вряд ли ея историческая задача заключается в томъ, чтобы угасать и служить как бы доказательством ослабления творческой силы народа. Напротив, самое утверждение, будто народная песня вырождается, является лучшим доказательством того, что для народа наступило переходное время, настала другая эпоха – эпоха оживления личных интересовъ, личнаго творчества, могущаго совершенствоваться лишь при условии развития образованности». В такую эпоху, говорит г. Зеленин («Песни деревенской молодежи»), было бы, конечно, абсурдом возвращать народ к старой песне, окаменелой, обратившейся уже в устах людей стараго поколения в священную, педантически хранимую, но мертвую формулу». – Народ нуждается в живой песне, носящей в себе элементы жизни, а не разложения; а такая песня, – по справедливому замечанию Костомарова, – «беспрестанно подправляется, переделывается, движется вместе с жизнью» (Вест. Европы 1872 г. VI, 542). И русское общество должно, по мнению Кузьминскаго, придти на помощь народу, но задача его заключается вовсе не в томъ, чтобы всеми силами заставить народ вернуться к старой песне, потому что «это и невозможно совершенно». – Русское общество, напротивъ, должно все свои усилия приложить к тому, чтобы развить умственныя способности народа и дать ему возможность пользоваться богатейшими сокровищами нашей поэзии. Этнографы же должны обратить особенное внимание на современную народную песню, на то, как произведения личнаго творчества становятся народными, что очень важно в методическом отношении, иначе любопытная переходная эпоха останется неизследованной именно в то время, когда изучение народнаго творчества поставлено более или менее на научную почву. Пора уже последовать совету Н. С. Тихонравова, который сказал: «В интересах серьезнаго изучения русской народности, потребность котораго так живо чувствуется всеми в настоящее время, надобно желать, чтобы безъискусственныя излияния народных верований и мысли находили себе возможно широкий доступ в печать и подвергались возможно спокойному и безпристрастному изследованию со стороны ученыхъ».
Но при этом только любовное, а не презрительное отношение к делу собирания и изучения современной народной песни может коренным образом изменить взгляд на нее наших ученыхъ, которые в большинстве очень ее не жалуют до сих поръ.



Шайжин Н. Современная песня-«частушка» // Олонецкие губернские ведомости. 1903. № 39. С. 2; № 41. С. 2; № 42. С. 2.