Древние карелы в XII—XVI вв. История и культура

В эпоху средневековья Северо-Западное Приладожье было заселено древнекарельскими племенами, упоминавшимися в русских летописях под этнонимом корела. Первое упоминание о ней помещено в Новгородской первой летописи под 1143 г. С этого времени записи о тех или иных карельских делах встречаются с различными интервалами на протяжении XII—XV вв. О древних карелах рассказывают берестяные грамоты и «Слово о погибели Русской земли», западноевропейские источники. Такое частое упоминание объясняется тем, что корела оказалась в зоне враждующих государств и была втянута в борьбу Новгорода с немецкими орденами, с одной стороны, и Швецией — с другой.



Нашло отражение в письменных источниках и активное участие корелы во внутренней жизни Новгорода, так как Корельская земля при некоторой самостоятельности и свободе в торговых делах находилась в зависимости от Новгородской феодальной республики. Без помощи и поддержки новгородских военных сил древние карелы не в состоянии были обеспечить безопасность своих рубежей, а следовательно, рубежей Новгородского государства.

К настоящему времени накоплен значительный по объему и ценный по качеству информации материал, который дает возможность ответить на вопросы: где и как жила корела, каковы ее материальный и духовный уровень развития, место в общечеловеческой культуре, экономике и политике. Из гуманитарных наук в первую очередь следует назвать лингвистику, отражающую важнейшие языковые процессы. Установлено, что карелы, как и другие прибалтийские финны (эстонцы, ливы, водь, ижора, финны и вепсы), составляют западную ветвь финно-угорской семьи языков. Лингвисты считают, что существовал общий язык-основа, так называемый древнекарельский язык, от него произошли и ижорский язык, и восточнофинские диалекты финского
языка. По их мнению, карельские диалекты: собственно карельский, ливвиковский и людиковский — возникли в результате сложных этнических процессов у населения Карельского и Олонец В начале II тысячелетия н. э. (Лаанест, 1966.

Важная роль принадлежит и топонимике (Nissila, 1975 Vahtola, 1980). Топонимические данные как языковые свидетеля далекого прошлого являются надежным источником при выяснении территории расселения, путей передвижения отдельных племен и народностей, для прояснения этнической истории и хозяйственной деятельности. В топонимии Северо-Западного Приладожья основной фон составляют финско-карельские названия мест; римско-католических, скандинавских и нижненемецких немного. Наиболее древний пласт представляют топонимы саамского происхождения. По топонимам славянского происхождения (и не только по топонимам, а также по археологическим, историческим и этнографическим источникам) становится очевидным, что славянское влияние охватило все сферы хозяйственной и культурной деятельности древних карел, и главным образом тех, которые жили в центральной части Карельского перешейка, т. е. в местах, близких к культурным центрам того времени (Мамонтова, Кочкур-кина, 1982, с. 180—185).
Этнографами осуществлены успешные реконструкции традиционной материальной культуры карел: одежды, утвари, домостроительства, декоративного искусства. О духовной культуре свидетельствуют сказки, предания, причитания, богатейшая фольклорно-эпическая традиция. Это неисчерпаемый источник не только для характеристики духовного богатства, но и различных аспектов материальной культуры и социально-экономического развития.

Физический облик древних карел обрисован антропологами. По их характеристике, карелы относятся к европеоидным народам, монголоидная примесь у них составляет ничтожный процент. По результатам антропологического изучения, осуществленного советско-финляндской экспедицией в 1967—1969 гг., удалось восстановить не только антропологический тип, но и пути заселения Финляндии. Восточная Финляндия (Саво и Карьяла) заселялась населением, пришедшим откуда-то с юго-востока вдоль Карельского перешейка, а затем уже пришельцы из восточного Саво освоили северное побережье Ботнического залива (Кайянойя, 1974, с.. 36—50). Одонтологическое исследование карельских могильников, расположенных на территории современной Карельской АССР, показало, что по особенностям зубов карелы близки населению Латвии XVIII в., определенной группе коми-зырян, современным карелам Калевальского района, саамам Кольского полуострова, русским Архангельской, Вологодской и Ленинградской областей (Гравере, 1982, с. 81—93).
Археологические материалы, добытые на территории Северо-Западного Приладожья в течение почти 100 лет, по объективности и информативности наиболее ценны. Помимо чисто археологических приемов исследования, археологи вооружены методами естественнонаучных дисциплин. По результатам металлографического анализа составлена характеристика кузнечных изделий. Определено качественное содержание медных сплавов, из которых дела-
лись предметы украшения, выявлен видовой состав собранных при раскопках костей. Примененный комплексный метод исследования позволил осветить важные вехи истории древних карел.

Заселение Северо-Западного Приладожья произошло давно, еще в эпоху мезолита. Решение же вопроса о появлении корелы на этой территории, а следовательно, о ее происхождении упирается в недостаточность археологических источников I—начала II тысячелетия н. э. (в настоящее время в распоряжении исследователей имеются материалы 18 могил и могильников, в которых умершие погребены по обряду трупосожжения, семь кладов и находок монет, 52 местонахождения случайных находок: Коч-куркина, 1981, № 1—77). Древних карел принято рассматривать как качественно новое формирование, возникшее на базе местного населения, западнофинского и пришедшего из Юго-Восточного Приладожья. Расхождения наблюдаются в оценке доминирующего влияния того или иного компонента, но считается, что ко-рела сформировалась лишь в XI—XII вв.

Между тем серьезные аргументы в пользу более раннего формирования общности выявляются при анализе исторических, археологических, фольклорных и лингвистических данных, что приводит к убеждению об автохтонном происхождении древних карел. Материальная культура памятников I тысячелетия н. э. в Северо-Западном Приладожье убедительно показывает, что происхождение прибалтийско-финских племен, объединенных этнонимом корела, тесно связано с Карельским перешейком.

I—начало II тысячелетия на берегах Ладожского озера было временем формирования древнекарельской народности, когда вырабатывались присущие только ей единые этнокультурные черты, а привнесенные извне элементы органически входили в обиход. С переходом к феодальной формации племенное объединение корела превращается в древнекарельскую народность с единой территорией, языком, общей материальной культурой (Кочкуркина, 1982, с. 14—36).
Обнаруженные археологические материалы свидетельствуют о периоде подъема и расцвета древнекарельской народности. Поселения корелы XII—XV вв. располагались на берегу залива Ладожского озера (Хямеэнлахти), небольшого озера (Сур-Микли), на речных островах (Корела, Тиверск) и берегах рек, в 1—2 км от их впадения в Ладожское озеро (Паасо, Куркиеки). Топография поселений, конструктивные особенности застройки связаны с защитными свойствами рельефа, что диктовалось целями обороны. В случаях опасности население использовало естественные труднодоступные возвышенности с обрывистыми склонами, дополнив и завершив созданное природой некоторыми вспомогательными укреплениями.
Погребальные памятники древних карел в Северо-Западном Приладожье располагались на южных склонах песчаных пригорков, на участках, пригодных для земледелия, обычно у воды. Господствующим обрядом погребения было трупоположение; трупо-сожжение, зафиксированное лишь в нескольких могилах, древними карелами применялось редко.

Хоронили умерших в праздничной одежде, головой на север с отклонением к западу или востоку (известны случаи и другой ориентировки) в деревянных срубах с дощатым настилом, покрытым шкурами животных. И женские и мужские захоронения сопровождались разнообразным инвентарем, в том числе и предметами христианского культа. Поминальные обряды совершались у могилы. В жертву приносились лошадь или собака, овца или корова. Остатки тризны складывались в посуду и ставились у могилы. В XIV в. влияние христианства было значительным, хотя в отдаленных районах в массе своей карелы оставались язычниками. При раскопках городища Тиверск выявлено 28 погребений погибших защитников, при захоронении которых использовались элементы языческой и христианской обрядности.

Религиозные вопросы осложнялись внешнеполитическими обстоятельствами: борьба Швеции и Новгорода за Карельский перешеек, стремление Швеции обратить население в католичество были причинами похода Ярослава Всеволодовича в 1227 г., в результате которого, по свидетельству летописи, были крещены чуть ли не все карелы. На стороне Швеции и рыцарей Ливонского ордена выступает папа Александр IV, открыто призывавший к «крестовому» походу против язычников. Однако все эти мероприятия, как и призывы новгородских архиепископов в XVI в., язычества не искоренили, следы которого обнаруживаются и в археологических материалах, и в исторических документах.

Влияние православной веры на карел и их соседей-финнов было значительным, об этом свидетельствуют письменные источники, данные языкознания и фольклорные материалы, но при этом они отмечают и консервацию дохристианских верований. Сложилась такая система воззрений (так называемое двоеверие), для которой характерен синкретизм язычества и христианства при доминирующей роли дохристианских представлений. При раскопках Олонецкой крепости XVII в. выявлено кладбище (вскрыто 61 погребение), существовавшее до возведения крепостных сооружений, вероятно, в XVI в. Погребения совершены по христианскому обряду, большинство захоронений с нательными крестами, однако ярусность захоронений, следы угольков в них, некоторая вариантность в погребальной обрядности, наличие гробов, гробовищ, колод, впускных погребений говорят о сохранении
языческих элементов в погребальной ритуальности. В Карелии, на территории Олонецкого перешейка, зафиксированы случаи использования курганов для более поздних впускных захоронений, в которых наряду с погребениями X—XI вв. имелись христианские погребения, возможно, XIX в., но с присущими им архаическими чертами: ориентировка на юго-запад, присутствие угольков в гробах, крышки гробов из жердей, здесь же обнаружены монеты XIX в.

Старые карельские кладбища расположены в священных рощах, на островах, возвышенностях. Их местоположение надолго сохраняется в памяти людей, хотя никаких внешних признаков могильников могло уже и не быть. В основе представлений лежала вера в загробную жизнь и тесную связь между живыми и мертвыми. Еще в недавнее время на северокарельских кладбищах были срубы — «дома для мертвых», внешним видом напоминавшие постройки карел, с двускатной крышей и окошечком в головах, чтобы покойный мог наблюдать за жизнью своих близких. Часто под одним срубом находились могилы нескольких родственников (Сурхаско, 1985, с. 99, 148). Широко бытовал у карел обычай в качестве поминального жертвоприношения использовать какое-либо животное (овцу, теленка или корову), но уже на рубеже XIX—XX вв. эта языческая традиция была обращена церковью в свою пользу (жертвенное животное отдавалось священнику). По этнографическим наблюдениям, в области религиозного мировоззрения карел отличало формальное отношение к соблюдению элементов православной обрядности и верность традиционным представлениям, основанным на дохристианских верованиях (Сурхаско, 1985, с. 111, 139—143). Дохристианский обряд очищения с помощью огня, культ очага как оберега сохранился у современных карел в трансформированном виде: окуривание могилы перед погребением и после, очищение можжевеловым дымом, прикладывание рук к печи после возвращения с похорон.

Помимо Карельского перешейка, являвшегося центром расселения древних карел, локальные группы корелы проживали и в Юго-Восточной части Финляндии, где известны пять могильников: Кююхкюля, Мойсио, Каускила, Висулахти и Тууккала. Два первых существенно отличаются от других могильников как по обряду погребения, так и по сопровождающим вещам, что послужило основанием для некоторых финляндских исследователей сблизить их с западнофинскими могильниками периода викингов и дать новую трактовку древностям Саво: будто бы они оставлены не древними карелами, как это считалось раньше, а хяме, попавшими под влияние древнекарельской культуры (Lehtosalo-Hilander, 1973, s. 15—32).

Проведенное нами детальное сопоставление могильников обоих регионов по некоторым признакам погребального обряда и сопровождающим вещам показало, что при наличии отличительных свойств могильники имеют общие черты. . Наиболее яркая корреляция между ними проявляется по набору типичных древнекарельских женских нагрудных украшений, включающих овальновыпуклые фибулы, ф-образные пронизки, цепедержатели и соединительные цепочки; по наличию в памятниках обеих территорий таких характерных для древнекарельского этноса предметов, как ножей с орнаментированными рукоятями и ножен, круглых выпуклых брошей или их заменителей, подковообразных выпуклых фибул карельского типа и подковообразных пластинчатых застежек с растительным орнаментом, копоушек, шейных лент. Различаются памятники лишь количественным преобладанием в них тех или иных вещей. Особенно ощутимо эта близость проступает при сравнении женской одежды, реконструированной по материалам могильников Карельского перешейка и Тууккала, что является важным и веским аргументом в пользу идентичности этнической принадлежности.

Из сравнительной характеристики могильников Саво и Карельского перешейка следует вывод, что их сходство нельзя объяснить лишь культурным заимствованием. Речь может идти только в едином этническом регионе. Однако территориальная удаленность, иное этническое окружение, политические акции привели в первой половине XIV в. к изоляции населения Саво, попавшего под власть Швеции, от основного ядра народности корела, что подтверждается локальными различиями археологических объектов. Заселение Саво древними карелами произошло, вероятно, не в XII—XIV вв., а значительно раньше, может быть, в конце 1 тысячелетия н. э., поэтому в более поздних памятниках Саво и Карельского перешейка появились отклонения в погребальных обрядах и отчасти в сопровождающих вещах.

Такой вывод находит поддержку и в лингвистических (Лескинен, 1976, с. 139—148), и в топонимических материалах (Voion-maa, 1915, s. 35). Недвусмысленные сведения на этот счет дает текст Ореховецкого мирного договора 1323 г., согласно которому новгородцы отдали шведам «по любви» три карельских погоста: Яскис, Эврепя, Саволакс. Кроме того, Новгород сохранял за собой права на воды, земли и ловища «наших погостов новгородских» на отошедшей к Швеции территории.

Не случайно, видимо, в земельной книге Саво 1561 г. (под № 420) среди других земель Висулахти упоминается Cariala Huatamaa — «карельское место погребений». Эти же сведения содержатся в журнале земельного раздела 1664 г. (№ 243), что дало основание М. Вестерхольму признать карел ранними жителями западных уголков Сайма (Westerholm, 1930, s. 33—40).

Вопросам взаимоотношений древних жителей Саво и Карельского перешейка посвятил свою работу финляндский этнограф Н. Валонен. Сопоставив этнографический и лингвистический материалы, он пришел к убедительным выводам, согласно которым населению Саво и приладожской Карелии были свойственны общие черты материальной культуры (Valonen, 1974, s. 444—475). Занимая промежуточное положение между землями корелы с востока и землями хяме с запада и испытывая влияния с обеих сторон, культура Саво тем не менее была самобытной, о чем свидетельствуют археологические материалы. Длительное время она сохраняла первоначальные черты и традиции, но постепенно стала отличаться от культуры Карельского перешейка, а впоследствии и культуры русской Карелии. Когда в южную часть Карельского перешейка в конце XIII в. усилился поток переселенцев из Западной Финляндии, это способствовало распространению западных традиций, восточная граница которых, согласно Н. Валонену, в большей части своей соответствовала государственной границе по Ореховецкому договору.

Все сказанное, однако, вовсе не означает, что район Миккельских озер был заселен лишь карелами. Безусловно, здесь проживали и хяме, но еще раз хотелось бы подчеркнуть, что в результате этнических взаимовлияний выработалась своя оригинальная и самобытная культура Саво.
Кроме саво-карельской группы, известны и другие. О «пяти родах корельских детей» упоминают письменные источники. С ними уместно сопоставить лингвистические выкладки крупнейшего финно-угроведа Д. В. Бубриха, разработавшего концепцию происхождения и развития карельского народа в XII—XVII вв., базирующуюся на огромном материале. К середине XII в., по его мнению, сформировались следующие группы корелы: привы-боргская, присайминская, приботнийская, корела в центральной части Карельского перешейка и ижора. Все они испытывали этнические влияния, одни в большей мере, другие в меньшей, у одних преобладали западные элементы, у других — восточные. Именно эти обстоятельства приводили к различию в материальной культуре (Бубрих, 1947, с. 32—33). О «немецкой» городецкой (т. е. привыборгской), семидесятской и кобылицкой кореле сообщают летописи.

Определенные затруднения вызывает локализация семидесятской корелы. Одни исследователи считают, что речь идет о саво-лакской кореле и г. Нишлоте, другие — о приботнийской кореле и г. Оулу. Исторической действительности не противоречит ни то, ни другое мнение, но в пользу второго говорят летописные сообщения. Что касается места проживания кобылицкой корелы, упо-
минутой в летописи под 1338 г., то, скорее всего, оно находилось на территории нынешнего Токсовского района Ленинградской области. Именно в границах этого района переписная книга Вод-ской пятины довольно часто упоминает деревни «на Кобылицах». Не исключено, однако, что кобылицкая корела обитала на территории Саво.

Таким образом, в эпоху средневековья летописная корела занимала Северо-Западное Приладожье с центром в Корельском городке, отдельные территории Юго-Восточной Финляндии (районы Саво и Лаппеэнранта) и Северной Приботнии. Отдельные группы корелы жили, видимо, и в Хяме, и на Ижорском плато. Северо-Западное Приладожье, будучи подвластным Новгороду, в значительной степени отличалось от локальных, заселенных ко-релой районов, разделенных большими пространствами, связи между которыми постепенно ослабевали. Решительная ломка этнических отношений произошла после заключения новгородско-шведского договора в 1323 г., когда свершилось насильственное разделение народности корела.
В Северо-Западном Приладожье, традиционно связанном с Новгородским государством, наблюдается расцвет самобытной древнекарельской культуры, испытавшей существенное воздействие древнекарельского искусства и ремесел, способствовавших экономическому и социально-политическому развитию края.
Древнекарельское железообрабатывающее ремесло отличалось высоким мастерством, профессионализмом и не уступало в этом ремеслу древнерусских городов, прежде всего Новгорода, под прямым влиянием которого оно развивалось. Использовались различные схемы изготовления кузнечных изделий (целиком из железа и стали; трехслойный пакет; вварка стального лезвия в железную основу; торцовая наварка стального лезвия на железную основу клинка; косая наварка стального лезвия на железную основу; поверхностная цементация готового изделия), разнообразные технологические приемы (горячая кузнечная ковка и сварка, термическая обработка и горновая пайка, обмеднение железных и стальных изделий). На некоторых предметах прослеживается художественная кузнечная ковка.

Ювелирное ремесло у древних карел развивалось в русле новгородских традиций и достигло значительного уровня. Для изготовления предметов украшения использовались сложные, аналогичные новгородским медные сплавы. Многочисленные медные и серебряные вещи обычно украшались изящным растительным узором. Тонкой позолотой изредка покрывались пластинки, которые прикреплялись к шейной ленте, отдельные мужские застежки и женские фибулы. Часть ювелирных изделий производилась в Новгороде, другие появились в результате торговых контактов,
какие-то вышли из местных мастерских, доказательством чему служат остатки кузниц, находки металлообрабатывающих инструментов: ювелирная наковальня, приспособления для волочения бронзовых нитей, молотки и молоточки, зубила, бородки для пробивания отверстий, бронзовые и железные пинцеты, весы для взвешивания компонентов при составлении сложных сплавов из цветных металлов.

Древние карелы были знакомы с гончарным ремеслом, приемами работы с камнем, костью и деревом. Ткачество, шитье одежды, обуви, обработка кожи, видимо, не выходили за пределы домашнего производства, но вполне удовлетворяли запросы населения. Важное место в жизни корелы занимали сельское хозяйство и промыслы.

Социально-экономическому развитию края в немалой степени способствовали разносторонние культурно-экономические контакты. На протяжении длительного времени они изменялись и по форме, и по содержанию, но всегда играли существенную роль в жизни населения. Торгово-промысловые пути карел пролегали на север в глухие отдаленные районы, на восток, на территорию родственного прибалтийско-финского населения, на запад. В процессе общения возникал культурный обмен ценностями, складывались этнические контакты, приводившие порой к совместным бракам.
Издревле корелой был проложен путь в Финляндию, к Ботническому заливу и в Северную Лапландию, где торговцы покупали меха, расплачиваясь серебром и товарами. Свидетельствами та-,ких операций являются древнекарельские вещи, осевшие в местах жертвоприношений в Лапландии. Это некоторые типы овально-выпуклых и подковообразных фибул, обломок рукояти ножа с типично карельской орнаментацией, крестовидные подвески, проделавшие путь Новгород — Карелия — Лапландия. Отдельные предметы финно-угорского происхождения тоже могли оказаться на Севере через посредничество карел. Проникали туда и новгородские поселенцы, свидетельством чему служат некоторые предметы украшения.

Саамские, карельские предания и эпос содержат сведения о продвижении корелы на Север, северо-запад, еще, видимо, в эпоху первобытнообщинного строя. Карелы были далеко не единственными искателями северных богатств. В исландской саге об Эгиле отразилась борьба за пушнину: с одной стороны выступала корела, а с другой — объединившиеся силы западных финнов и норвежцев. Поначалу на север, как и везде, прокладывали путь вооруженные отряды. С развитием производительных сил и феодальных отношений, усилением феодальной эксплуатации расселяются земледельцы, охотники, рыболовы, мирно (хотя и не всегда) уживавшиеся с саамами на огромных, слабо заселенных территориях. Земли, прилегающие к Белому морю, как известно из купчих грамот первой половины XV в., находились во владении «пяти родов карельских детей», которые продавали участки не только друг другу, но и новгородским светским и духовным феодалам.

В отношениях саамов и корелы преобладали не разъединяющие, а объединяющие силы: торговые контакты и родственные связи. Поэтому очевидно участие саамов в образовании карельской народности.

По договору 1326 г. новгородские и норвежские земли на Севере Норвегии (Финнмарк) были разделены, но обе стороны сохраняли за собой право на сбор дани с саамов. Один из пунктов договора обязывал новгородцев возвратить захваченные у норвежцев земли.

Проникновение карел на побережье Ботнического залива хотя и признавали некоторые финляндские исследователи, но сферу их влияния ограничивали устьем р. Кеми. Использование современного метода ономастического анализа позволило Е. Вахтола выявить устойчивый пласт топонимов карельского происхождения. В названиях мест долин рек Кеми и Торнио часто встречается начальный элемент Karjala (Карелия) и Venaja (Русь). Значительное число названий природных объектов, в которых есть карельский элемент, говорит о том, что карелы ловили рыбу в далеких районах, имеет весь регион Ботнического залива. Еще более сильный карельский элемент в местах долины р. Кеми выразился в присутствии такого наименования, как Sortavala, которое было занесено жителями северного побережья Ладоги. Кроме православных личных имен в названии хуторов и объектов ландшафта по всему течению реки, встречаются и такие обозначения, как saassina (часовня), manasteri (монастырь) (Vahtola, 1980, р. 559—560). Позднее Е. Вахтоле (Vahtola, 1986, s. 82—119) удалось углубить свою аргументацию рядом других примеров. Таким образом, исторические, археологические данные о пребывании карел и новгородцев на севере Финляндии полностью подтверждены ономастическими свидетельствами.

О продвижении корелы на запад сохранилось немало фактов, и археологические материалы говорят о ее присутствии на территории хяме. Традиционные древнекарельские предметы найдены в Настола, в Тюрвянтэ, в могильнике Ристимяки (ляяни Хяме), который считается либо карельским, либо оставленным населением, попавшим под карельское влияние, о чем говорит и само название. Известен клад серебряных вещей, в его состав входили четыре круглые выпуклые фибулы, являвшиеся одним из украшений костюма древней карелки. Фибулы с изображением клешней рака, копоушка и некоторые другие изделия собраны в погребальных памятниках Хяме. При раскопках г. Турку в слое XIII в. обнаружены остатки кожаных ножен, украшенных акантом в древнекарельском стиле. Финляндские ученые высказали также предположение о том, что названия населенных пунктов Финляндии: Паасо, Настола, Турку — даны христианами-карелами. В районе Турку, кроме того, известен о. Вепсянсаари. Влияние православия отразилось, например, и в таких заимствованных словах, как pappi, risti, pakana, kuoma.

Жителям Хяме территория, заселенная корелой, была знакома с глубокой древности, свидетельством чему служит топонимический материал. Предпринятый анализ позволил проследить исторические пути расселения из Хяме. Охотники из Хяме охватывали практически всю территорию Саво и достигали районов Северо-Западного Приладожья и берегов Оулуярви. В XI—XII вв. охотники-карелы стали проявлять активность и теснить людей из Хяме с их прежней охотничьей территории. Когда же в Саво возникли древние карельские поселения, то хяме вообще потеряли эти восточные охотничьи угодья. Им пришлось расширить сферу своей деятельности в северном направлении — в долины рек Кеми и Торнио (Vahtola, 1980, р. 561).
Участие корелы в торговле с западными странами надо рассматривать не как их личную инициативу. Оно осуществлялось в рамках внешнеэкономических и политических связей Новгорода. Находясь между западным миром, с одной стороны, и славянским — с другой, на важнейших торговых магистралях, корела активно участвовала в международных торговых операциях, влияя таким образом на внутреннюю и внешнюю политику Новгорода. Роль новгородской Карелии в торговле была существенной в силу ее географического положения.

Высокоразвитые внешнеэкономические связи, прямое или опосредованное участие корелы в торгово-культурных контактах засвидетельствованы вещами западноевропейского происхождения в культуре Северо-Западного Приладожья, предметами, характерными как для Финляндии, так и для всего Севера европейской части СССР. К ним относятся сплетенные из нескольких проволочек серебряные и медные цепочки. И хотя медные изделия встречаются на широкой территории: в Эстонии, Новгороде, Финляндии, первоначальные серебряные экземпляры производились на Готланде. С Готландом связано появление в древнекарельских памятниках серебряных филигранных бусин, некоторых застежек, круглых, выпуклых фибул. Карельские бронзовые спиральные цепедержатели восходят к типам I тысячелетия, обнаруженным в памятниках Финляндии. К западному импорту следует причислить мечи, некоторые типы топоров. С Готланда, до запрета папы римского, а может быть и после него, поставлялись суда и продовольствие.
Разноплановые отношения, прослеженные на различного вида источниках, связывали древнее население Северо-Западного При-ладожья и Эстонии. К эпохе формирования прибалтийско-финской языковой общности относятся наиболее архаичные формы эпоса. Ученые считают, что именно в это время начинает складываться калевальская метрика рун, сохранившаяся в фольклоре карел, эстонцев, ливов, води, финнов, в то время как у вепсов и саамов она неизвестна.

Контакты населения Северо-Западного Приладожья с жителями Эстонии выявляются на материалах I—начала II тысячелетия н. э. Древности Карельского перешейка этого периода близки синхронным памятникам Финляндии и Эстонии и по форме, и по характерным чертам погребальной обрядности. Сказанное вовсе не означает, что в этот период имело место массовое переселение на берега Ладоги, хотя частичное переселение могло быть. Близость трех крупных регионов: Прибалтики, Финляндии и Северо-Западного Приладожья — выразилась в параллельных явлениях в жизни родственных народов, обитавших в сходных географических и исторических условиях. К тому же население названных регионов находилось на одной ступени развития. Все это способствовало выработке общих черт в материальной культуре. Зафиксированы вещи, бытовавшие в памятниках Эстонии и Карельского перешейка. В начале пашей эры — это овальные огнива, втульчатый топор, предметы вооружения. На рубеже I—II тысячелетий для обеих территорий одинаковыми были двускатнопластинчатые подковообразные фибулы, спиральные браслеты и перстни, застежки с косорифленой средней частью и с выпуклостью на кольис, разделители ремней и т. д.

Связи с Прибалтикой прослеживаются и позднее. Наблюдается некоторая общность погребальной традиции. Отдельные предметы материальной культуры древних карел, обнаруженные на территории эстов, фиксируют культурно-торговые и этнические контакты: головное древнекарельское украшение сюкерё, орнаментированные пластинчатые бляшки с приклепанной петлей для подвешивания, фибула с орнаментом в виде плетенки, бронзовая накладка ножен.

Женский костюм с сопутствующими ему предметами украшения и нашиваемыми бронзовыми спиральками знаком населению Западной Финляндии, Восточной Прибалтики и летописной коре-ле. Вместе с тем каждому костюму присущи отличительные черты, иго наглядным образом подтверждает существование параллельных явлений в жизни родственного населения. Отмеченные сходные детали в материальной культуре могли появиться неза-
висимо друг от друга. И эстонцы, и карелы шли в историческом развитии самостоятельным путем, выработав специфические формы материально-духовных ценностей. Вместе с тем некоторые предметы оседали на той или иной территории в результате этнокультурных и торговых взаимоотношений, которые в тот период отличались большой активностью и целенаправленностью. Непосредственные контакты между Эстонией и Карелией выразились в торговле хлебом. При стихийных бедствиях и неурожайных годах кореле приходилось ввозить хлеб из Эстонии. Видимо, определенное сходство в материальной и духовной культуре эстов и корелы можно объяснить не только близким родством, но и взаимным переселением небольших групп населения и совместными браками. Безусловно, выявление таких ситуаций на археологическом материале сопряжено с известными допущениями и оговорками, но они нашли отражение в фольклорной традиции. Так, общие мотивы и образы в карельской и эстонской рунах о рабе из Виро возникли, по мнению В. Я. Евсеева, в результате проникновения жителей средневековой Эстонии на территорию корелы, в том числе и Саво. О рабе из Виро сообщается также и в ижорской руне. Интересны наблюдения исследователя касательно рун, упоминающих Укко Вироканнаса — «иноземного карела» из восточноэстонской области Виро, с помощью которого и ему подобных осуществлялось официальное внедрение христианства в карельскую среду (Евсеев, 1950, с. 103—115; 1957,
с. 184—185, 201, 215).
В период сложения и развития карельской и эстонской народностей существовали благоприятные исторические условия, способствовавшие установлению и упрочению стабильных культурных отношений, приводивших к семейно-брачным связям в трех крупных регионах. Отметим, что на Карельском перешейке в эпоху средневековья встречаются названия мест, образованные от этнонимов viro, eesti, и фамилии более позднего образования — Виро-нен, Виролайнен.

С X в., а особенно в XIII в., какая-то часть древнекарельского населения перемещается на восток, юго-восток — в районы, заселенные весью. Выходцы же из Юго-Восточного Приладожья — весь, как признает большинство исследователей, принимали активное участие в сложении древнекарельской народности. О тесных этнокультурных связях между весью и летописной корелой свидетельствуют встречающиеся в Северо-Западном Приладожье этнонимы «вепся» и археологические памятники. В курганах X в. у Сортавалы и погребальных памятниках на Олонецком перешейке отмечены черты гибридной культуры, характерной как для корелы, так и для веси. Наличие таких связующих и разъединяющих элементов — явление вполне закономерное и объяснимое, так как в районе Сортавала—Салми проходила граница между территориями, на которых, с одной стороны, проживали предки вепсов, карел-ливвиков и карел-людиков, а с другой — летописная корела. Все это приводило к взаимообогащению культур и накладывало на них специфический отпечаток.
Начиная с XI—XII вв. в материальной культуре Северо-Западного Приладожья появляются свидетельства прочных и крепнущих связей с Новгородом во всех сферах человеческой деятельности: хозяйстве, культуре, внешней и внутренней политике. Под непосредственным влиянием Новгорода, в сложной общеполитической обстановке происходило формирование и развитие древнекарельской народности, консолидация отдельных, разрозненных групп населения. Территория новгородской корелы находилась вблизи новгородско-шведской границы и являлась объектом острой конкурентной борьбы, тяжкие последствия - которой корела испытала в полной мере. Вот почему пристальное внимание к западным рубежам Новгородского государства, а следовательно, и к кореле со стороны русских летописцев оформилось в довольно частые и заинтересованные сообщения в русских письменных источниках.
В основу исследования положена Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов, поскольку именно она содержит богатейшую информацию по истории Новгородской земли и ее соседей, в том числе и карел (рис. 2). На другие летописи, где имеются аналогичные сообщения, делаются ссылки. Цитируются же лишь те известия, которые в чем-то расходятся с Новгородской первой летописью.

Упоминаний, касающихся непосредственно карел, с 1149 по 1584 г. 29, причем в 11 из них говорится о кормлении. Дело в том, что карельские земли с начала XIV в. отдавались в кормление приглашенным русским и литовским князьям, а они, в свою очередь, должны были организовать оборону и охрану северо-западных границ новгородского государства. Другие известия информируют об участии корелы в княжеских междоусобицах на стороне Новгорода, об их крещении и о карательном походе князя Дмитрия, о мятеже в 1314 г. и о сооружении боевой башни в г. Кореле, голоде, т. е. о самых разных событиях в жизни древнекарельского населения.

29 сообщений русских летописей освещают внешнеполитические события с 1143 по 1588 г., с которыми так или иначе были связаны карелы. Это известия о столкновении с постоянными врагами карел: шведами, «немцами» (т. е. чужеземцами). Более того, историки убеждены, что в силу каких-то обстоятельств корела не всегда поименно называлась как участница новгородских военных походов. Советский и финляндский историки С. С. Гад-
зяцкий (1941, с. 93) и X. Киркинен (Kirkinen, 1963, s. 83) считают, что корела участвовала в знаменитой битве на Неве в 1240 г., поскольку от исхода битвы зависело ее существование. Не упомянута корела и в походе новгородцев на емь в 1256 г., в то время как в папской булле 1257 г. корела называется главным действующим лицом этого события. Об участии карел в походе 1187 г. на шведский торговый и цветущий г. Сигтуну писал еще А. X. Лерберг (1819), наиболее развернутая аргументация дана И. П. Шаскольским (1978, с. 72—101). Однако В. Л. Янин считает эту версию фантастической, не подкрепленной серьезными доказательствами. Действительно, в Хронике Эрика утверждается, что поход был совершен карелами, но в древних анналах говорится лишь о pagani (язычниках), местные же (шведские) предания приписывают поход жителям Виро, т. е. эстам (Gallen, 1984, s. 260).

Свидетельства русских летописей рисуют сложный характер взаимоотношений Великого Новгорода и подвластной ему территории древнекарельской народности, менявшийся в зависимости и под влиянием внешнеполитической и внутренней обстановки. В целом они были дружественными, но далеко не идеальными. И состоявшийся в 1227 г. поход и несостоявшийся (но планируемый!) в 1269 г. и, наконец, поход Дмитрия Александровича в 1277/78 г., когда он усмирил карел, да и более поздние события не позволяют воссоздавать идиллическую историю. Новгород и карал, и миловал, и защищал.
Весьма ценным источником информации по истории средневековой Карелии являются грамоты на бересте, обнаруженные при археологических раскопках Новгорода. 11 грамот с «карельской тематикой» охватывают период с конца XI по начало XV в. Боль-* шая их часть связана с усадьбой «Е» Неревского раскопа, расположенной на углу улиц Великой и Козмодемьянской. Одна широко известная грамота (№ 292) написана на карельском языке с использованием русского алфавита и содержит языческое заклинание, другая (№ 590) рассказывает о военных действиях Литвы против корелы, третья (№ 248) — жалоба жителей двух карельских погостов «Господину Новугороду» на притеснения севилак-шан; остальные же являются записями о сборе даней, недоимок, хозяйственных распоряжений, различных повинностей. Словом, берестяные грамоты раскрывают такие аспекты взаимоотношений карел и Новгорода, которые другими видами источников не освещены вообще.

Внешнеэкономические довольно активные связи древних карел осуществлялись в рамках новгородской торговой политики, и соответствующие договорные грамоты отразили эти явления.

Упоминания о древних карелах встречаются в западноевропейских источниках: латиноязычная норвежская хроника (История Норвегии), исландские анналы и Хроника Эрика, древнескандинавские саги. В них содержатся такие сведения по истории края до XII в., какие в древнерусских источниках редки. Имеются факты, позволяющие охарактеризовать некоторые аспекты скандинавско-карельских взаимоотношений. Западноевропейские источники для нас интересны еще и тем, что в них отразилась реакция конкурирующей стороны на активную деятельность корелы*.

Притязания Ливонского ордена и Швеции на северо-западные земли Руси, получившие благословение папы римского и облекавшиеся в форму крещения язычников, отразились в ряде западноевропейских документов. Так, в договоре 1241 г. между эзельским епископом и рыцарями Ливонского ордена говорится о том, что есть надежда на обращение в католичество населения Вотландии, Ингрии и Карелии, уже будто бы завоеванных немецкими рыцарями (Шаскольский, 1978, с. 208, сноска 33). В булле от 19 марта 1255 г. папа Александр IV рекомендовал рижскому архиепископу принять меры для обращения названных язычников в христианство (т. е. в католичество). В ответном письме рижский архиепископ просил разрешения поставить епископа для упомянутых жителей Вотландии, Ингрии и Карелии, на что папа дал разрешение. «Епископом Карельским» был назначен гамбургский каноник (Шаскольский, 1978, с. 208). В папской булле от II марта 1256 г. содержался призыв к крестовым походам в Средней и Северной Европе. На призыв откликнулась только Швеция, но после неудач в 1240—1242 гг. не рискнула на прямые удары. Как известно из сообщения летописи под 1256 г., шведы предпочли вначале закрепиться на р. Нарове, но и эта затея закончилась провалом в результате похода Александра Невского. Сразу же после похода последовала булла (датируется, по мнению И. П. Шаскольского, 1257 г.), которая сообщает о нападениях карел и «язычников» других ближайших областей и призывает к «крестовому походу» против виновников (Шаскольский, 1978, с. 217—221).

Ряд событий, связанных с Новгородом и Карелией, и ее соседями, освещается в Хронике Эрика или древнейшей рифмованной хронике, охватывающей события с 1229 по 1319 г. Это и поход на Сигтуну в 1187 г., и сооружение Выборга в 1293 г., поход на Неву и основание Ландскроны, и взятие ее русскими. О походе короля Магнуса в 1348 г. на новгородскую землю повествуется в рифмованной Хронике XV в., которая является продолжением Хроники Эрика. Источники опубликованы Е. А. Рыдзевской (1978, с. 105—127). В них отражена точка зрения Швеции на происходящие события и соответствующие оценки противоборствующей стороны.

Несколько документов XVI в. касаются вопросов мировоззрения карел, их религиозных представлений. Новгородские архиепископы Макарий и Феодосий были обеспокоены стойким сохранением языческих обрядов у карел и их соседей. Известна обличительная грамота Макария в 1534 г. об искоренении языческих обрядов, посланная в Водскую пятину. Об этом же он докладывал великому князю Ивану Васильевичу. Феодосий дважды (в 1543 и 1548 г.) слал грамоты-инструкции, напоминая многочисленным адресатам (чудь, ижора, карелы) об отправлении христианских обрядов.

Поучала карел и католическая церковь. В середине XVI в. финский епископ М. Агрикола в предисловии к «Псалтыри», финскому переводу псалмов, обличает верования финнов и древних карел за их пристрастия к языческим обрядам, верованиям и культам*.