Письменные известия о карелах (X-XVI в).

Древнескандинавские письменные источники.


В настоящем издании впервые приводится свод древнескандинавских письменных источников по истории Карелии. Особая ценность этих источников определяется тем, что в них имеется информация по истории края до XII в. — времени, практически совершенно не освещенному в русских письменных памятниках. Кроме того, в древнескандинавской литературе отразились некоторые оригинальные факты истории скандинаво-карельских контактов в период крестовых походов, прежде всего — сведения об освоении корелой северных районов Фенноскандии, пограничных с Норвегией.
Публикуемые фрагменты текстов, содержащие сведения о древних карелах, происходят из источников разных жанров — латино-язычной норвежской хроники, исландских анналов, географических трактатов, саг различных видов (королевских, родовой, о древних временах). Следует учитывать, что жанровая специфика перечисленных групп памятников — самостоятельных, имеющих свои особые истоки — непосредственно влияет на возможности использования их в качестве исторических источников (Мельникова, Глазырина, Джаксон, 1985, с. 36—53). Каждый из приводимых ниже фрагментов снабжен краткой источниковедческой характеристикой памятника, из которого он заимствован. Исторические комментарии известий не претендуют на полноту и завершенность: в них составители попытались отразить современное состояние дел с использованием древнескандинавского круга источников в изучении истории Карелии.
Тексты помещены в соответствии с устанавливаемой исследователями последовательностью их сочинения, а не по хронологии приводимых известий. Такое расположение материалов в данном разделе вызвано тем, что сколько-нибудь точная датировка некоторых сведений (например, географического характера), которые основаны на устной традиции, восходящей к эпохе викингов (VIII—XI вв.), очевидно, вообще невозможна. Указанные в комментариях абсолютные даты событий, упоминаемых в сагах, большей частью установлены исследователями путем сопоставлений с датированными фактами, известными по нескандинавским источникам, поскольку летоисчисление в самих сагах, а для раннего времени также в хрониках и анналах, основано на генеалогическом принципе и ведется по времени правления того или иного конунга.
В основной массе публикуемых текстов древние карелы выступают под именем “кирьялы” (kirialar, kirjalar). Эта форма этнонима нуждается в особой оговорке. Э. М. Метцентин отметила неясность происхождения “i” в первом слоге и указала на формы с гласными “а” и “ае” как исходные в скандинавском языке, восходящие к древнерусской огласовке этнонима “корела” (Metzenthin, 1941, S. 57—58). По мнению Д. В. Бубриха, в форме kirjalar отразилось архаическое название древнекарельского населения, приближенное к исходной форме — kirjala(iset) <балт. girja, garja — 'ropa' (Бубрих, 1947, с. 17; 31; 1971, с. 17). В комментариях к текстам термины “древние карелы”, “кирьялы” и “корела” употребляются как синонимы.

“История Норвегии” 1

На северо-восток простираются за Норвегию многочисленные племена, преданные (о ужас!) язычеству, кирьялы и квены, рогатые финны, и те и другие бьярмоны. Но мы не знаем точно, какие племена обитают за этими. Однако, когда некие моряки стремились проплыть от Ледяного острова 2 к Норвегии и встречными бурями были отброшены в зимнюю область, где прибились между вириденами 3 и бьярмонами, где, как свидетельствуют, обретались люди удивительной величины и где была страна дев (каковые, как говорят, зачинают, попробовав воды)... (Historia Norwegix, 1880, р. 74—75).

“История Норвегии” — латиноязычная хроника, охватывающая историю норвежских конунгов с древнейших времен до 1115 г. Автор ее неизвестен. Хроника сохранилась в единственной рукописи середины XV в. Из предложенных многочисленных дат написания этого сочинения (с 1152—1163 по 1264—1266 гг.) наиболее убедительной представляется датировка С. Эллехёя 1170-м годом, основанная на детальнейшем анализе “Истории Норвегии” в связи с хронологически и тематически близкими ей сочинениями (Ellehoy, 1965, s. 142—174).
Приведенный фрагмент происходит из географического введения к хронике и описывает пограничные с Норвегией земли на севере Фенноскандии и их население. Квены (фин. kainuu, kainulaiset) — финское население прибрежной полосы у северной оконечности Ботнического залива (ср.: его русское название “Каяно море”), территории современной финляндской провинции Остерботния и, видимо, смежного района Северной Швеции (Мельникова, 1986, с. 209; Julku, 1986). “Рогатые финны” — жители Финнланда, в данном случае саамы (лопари). Г. Сторм, издатель “Истории Норвегии”, полагает, что в ней на финнов перенесена легенда о сатирах (отсюда — “рогатые финны”), а на квенов — легенда об амазонках (ибо “Квенланд” можно перевести как “Страна дев”). “...те и другие бьярмоны” — жители Бьярмии, широко локализуемой на Восточноевропейском Севере (Джаксон, Глазырина, 1986, с. 7—14; Мельникова, 1986, с. 197—200). Обращает на себя внимание указание хроники на двучастность Бьярмии. Сведения о двух частях этой страны имеются также в “Деяниях датчан” Саксона Грамматика (рубеж XII—XIII вв.). Объясняя эти сведения с привлечением ряда других источников, можно прийти к выводу, что два Бьярмаланда были разделены Белым морем и его Кандалакшским заливом, а суммарно охватывали всю западную половину Беломорья между реками Онега и Стрельна (или Варзуга) (Джаксон, Мачинский, 1988, с. 25—26).
Сведения хроники об этногеографии Северной Фенноскандии перекликаются с рассказами норвежца Оттара, изложенными в “Орозии короля Альфреда” конца IX в., — этот на 300 лет более ранний источник также упоминает квенов, финнов (терфиннов) и бьярмов (Матузова, 1979, с. 13—35). Однако присутствие древних карел в этом регионе впервые фиксируется “Историей Норвегии”. Согласно контексту, кирьялов уже до 1170 г. встречали где-то вблизи областей расселения квенов и финнов, т. е. у северной оконечности Ботнического залива и, видимо, к северо-востоку от него. При этом речь должна идти о достаточно значительном массиве древнекарелького населения, по всей видимости, постоянно обитавшем на Севере (см. также ниже комментарий к “Саге об Эгиле”).


“Легендарная сага об Олаве Святом”

Теперь плывет ярл Свейн через Фольд. И так на юг вдоль земли, и приплывает теперь со своим войском на юг в Данмарк, и на восток через Эйрарсунд, и так в Свитьод 4 к конунгу свеев, рассказывает ему эти новости. Теперь предлагает конунг свеев ярлу остаться у него. А ярл говорит, что хочет воевать летом на Восточном пути. Затем он так [и] поступает. И осенью он был на востоке в Кирьялаланде, отправился оттуда вверх 5 в Гардарики 6 , опустошая страну. Заболел там и умер там осенью. Лишился тогда ярл Свейн своей жизни. А Эйнар отправился назад в Свитьод. И много лет был там в державе конунга свеев и на севере в Хельсингаланде, а иногда в Данмарке. (Olafs saga hins helga, 1922, s. 26).

“Легендарная сага об Олаве Святом” восходит к несохранившейся “Средней саге об Олаве Святом”, возникшей в самом начале XIII в., а та, в свою очередь, — к так называемой “Древнейшей саге об Олаве Святом”, датируемой исследователями в интервале от 1150 до 1200 г. “Легендарная сага...” написана, как принято считать, в начале XIII в.; автор ее неизвестен. Текст представлен единственной норвежской рукописью, составленной около 1250 г. в Трённелаге. Сага носит характерные черты христианской житийной литературы и является церковной версией саги об Олаве Харальдссоне — норвежском конунге (1014— 1028 гг.), активно способствовавшем христианизации страны и ставшем первым канонизированным норвежским святым.
Согласно реконструируемой хронологии, описываемые в цитированном фрагменте события происходили летом и осенью 1015 г. Сага не рассказывает прямо о грабежах ярла Свейна в Кирьялаланде, но на них указывают сами цели организации этого летнего викингского похода. Свейн был вынужден покинуть Норвегию после поражения в битве с конунгом Олавом Харальдссоном и отправился к конунгу Олаву Шведскому, надеясь с его помощью вернуть обратно свои земли и положение на родине; в результате переговоров, поход в Норвегию с шведским войском был назначен на зиму, а летом, дабы время в ожидании помощи не пропадало даром, Свейн и его люди решили совершить военную экспедицию на восток, “чтобы добыть себе добра” (Снорри Стурлусон, 1980, с. 190—195) 7 .


“Красивая кожа”

Ярл Свейн отправился на юг в Данмарк, а оттуда на восток в Свитьод к конунгу свеев и рассказал ему эти новости. Конунг Олав хорошо принял ярла и просил его остаться у него в Свитьод, но он хотел воевать летом в Восточном государстве, и так он и сделал. И когда наступила осень, он [уже] был на востоке в Кирьялаланде, отправился оттуда вверх в Гардарики, опустошая страну, заболел там и умер. Эйнар Брюхотряс отправился назад в Свитьод и был много зим в державе конунга свеев или в Нордхельсингьяланде, а иногда в Данмарке. Конунг Олав Толстый подчинил тогда всю Норвегию с востока от Эльва и на север до Гандвика. (Fagrskinna, 1902—1903, s. 154).

“Красивая кожа” — свод саг о норвежских конунгах от Хальвдана Черного по 1177 г. Автор свода неизвестен. Предполагается, что “Красивая кожа” была написана около 1220 г. исландцем, но в Норвегии, в Тронхейме — для (или даже по указанию) конунга Хакона, сына Хакона. Две норвежские рукописи (А — первой половины XIV в., В—около 1250 г.) сгорели в 1728 г. За исключением одного листа рукописи В, сохранились лишь восходящие к этим пергаменам бумажные списки.
Приведенный фрагмент почти дословно повторяет процитированный более ранний текст “Легендарной саги об Олаве Святом” и, по-видимому, основывается на последней или на общем для двух саг источнике. Помимо них, сведения о восточном походе ярла Свейна содержат еще семь памятников древнескандинавской письменности, но Кирьялаланд в них не упоминается 8 .
На первый взгляд, в источниках царит известный разнобой. “История о древних норвежских королях” монаха Теодорика (1177—1180 гг.) и “Обзор саг о норвежских конунгах” (около 1190 г., перевод соответствующего фрагмента “Обзора...” см.: Рыдзевская, 1978, с. 41) при указании направления похода говорят о Руси (Ruscia и Gardar), “Легендарная сага об Олаве Святом” — о “Восточных путях” (um Austrvego), “Красивая кожа” — о. “Восточном государстве” (i Austrriki), “Круг земной” Снорри Стурлусона (около 1230 г.), три редакции написанной им же “Отдельной саги об Олаве Святом” (между 1220 и 1230 гг.) и “Большая сага об Олаве, сыне Троггви” (около 1300 г.) — о Восточном пути” (i Austrveg). И все же эти топонимы не противоречат друг другу. Дело в том, что древнескандинавская географическая номенклатура с корнем aust-претерпевала последовательное сужение своего значения. Если в скальдических стихах и рунических надписях (памятниках Х—XI вв.) этими топонимами обозначались любые территории, лежавшие к востоку от Скандинавии (Восточная Прибалтика и Беломорье, Русь, Византия и Италия), то в ранних королевских сагах (в их числе “История...”, “Обзор...” и “Легендарная сага...”) — территории Восточной Прибалтики и Руси, чаще —только Руси и, наконец, в поздних королевских сагах (“Красивая кожа”, “Отдельная сага...”, “Круг земной”) — только восточноприбалтийские земли (подробнее см.: Джаксон, 1988, с. 140—145). Однако эти наблюдения справедливы лишь по отношению к оригинальным текстам; в тех же случаях, когда идет заимствование из более раннего источника, не всегда происходит переосмысление каждого топонима исходного текста. Именно таким заимствованием из “Легендарной саги...” или ее архетипа, скорее всего, является топонимия перечисленных поздних королевских саг, упоминающих о походе Свейна. Таким образом, “Восточный путь” и “Восточное государство” (термин более расплывчатый и реже употребляемый) в них могут покрывать как Русь, так и Восточную Прибалтику.
Где же Свейн и его люди провели лето и осень 1015 г.? Две наиболее ранние саги говорят только о Руси. “Легендарная сага...” и повторяющая ее “Красивая кожа” — о Кирьялаланде и Руси, а поздние королевские саги — вновь лишь о Руси, хотя одним из вероятных источников Снорри Стурлусона была “Красивая кожа”. По нашему мнению, причиной исключения Кирьялаланда из маршрута Свейна в поздних королевских сагах явилось представление о неразделенности Кирьялаланда и Гардарики. Эта неразделенность прослеживается уже в приведенных фрагментах “Легендарной саги...” и “Красивой кожи”, где движение в пределах “Восточных путей” / “Восточного государства” из Кирьялаланда в Гардарики описывается при помощи наречия upp—“вверх (от побережья в глубь материка)”, обозначающего, как правило, перемещение в границах одной страны. Употреблению источниками при указании объекта похода разных (но не противоречащих друг другу) понятий могло способствовать действительно двойственное положение Кирьялаланда и на западной границе Руси, и в Восточной Прибалтике. Для пояснения характера этой двойственности укажем, что Г. С. Лебедевым (1985, с. 185—189) выделены три зоны “географического пространства” норманнов на востоке — наиболее близкая и известная им прибалтийская, хорошо знакомая древнерусская и географически неопределенная “понтийско-византийская” (см. также: Мельникова, 1986, с. 50). Восточное побережье Финского залива и Приладожье находятся при этом в пограничье, в зоне взаимоналожения прибалтийской и древнерусской зон.
Объективной основой для объединения Кирьялаланда и Гардарики, в представлениях скандинавов, могло послужить включение земель корелы (наряду с землями других племен Восточной Прибалтики) в состав государственной территории Руси. Обстоятельства и дата распространения древнерусской государственной территории и дани на корелу не нашли отражения в источниках, но можно достаточно уверенно отнести этот процесс ко времени не позднее начала XI в. Под 1042 г. летопись сообщает о походе князя Владимира Ярославича на племя емь (тавастов) в центральные районы современной Финляндии (Повесть временных лет, ч. 1, 1950, с. 103) 9 . Поход, возглавлявшийся князем, безусловно, преследовал цель обложения населения государственной данью; косвенно он свидетельствует о том, что древнекарельская племенная территория в Северо-Западном Приладожье в это время уже находилась под древнерусским контролем, тем более, что поход был конным, и его маршрут не мог пройти мимо Северо-Западного Приладожья.


Снорри Стурлусон “Круг земной”

...тогда сказал Торгнюр: “Иной нрав теперь у конунгов свеев, нежели был раньше. Торгнюр, мой дед по отцу, помнил Эйрика, конунга Уппсалы, сына Эмунда, и так говорил о нем, что, пока он мог, он каждое лето предпринимал поход из своей страны и ходил в различные страны, и покорил Финнланд 10 и Кирьялаланд, Эйстланд 11 и Курланд 12 и многие другие восточные земли. И можно видеть те земляные укрепления и другие постройки, которые он возвел... Торгнюр, мой отец, всю жизнь находился у конунга Бьёрна. Был ему известен его обычай. При жизни Бьёрна государство его было очень сильным и не уменьшалось... А я помню конунга Эйрика Победоносного, и был я с ним во многих походах. Увеличил он государство свеев и смело защищал его... А конунг тот, который сейчас [у нас] ... теряет земли, обязанные данью, из-за отсутствия энергии и мужества...” (Snorri Sturluson, 1945, s. 115—116).
“Круг земной” — свод car о норвежских конунгах с древнейших времен до 1177 г. Третью часть по объему в нем занимает “Сага об Олаве Святом”, из которой происходит приведенный фрагмент. Как считают исследователи, Снорри Стурлусон написал “Круг земной” около 1230 г. В предшествующее десятилетие им была написана так называемая “Отдельная сага об Олаве Святом”, в трех известных редакциях которой соответствующее место почти дословно совпадает с процитированным нами. Оба сочинения Снорри сохранились во многих списках XIII—XIV вв.
Приведенный отрывок — речь лагмана Торгнюра, обращенная к конунгу Олаву Шведскому (годы правления — 955—1022). Дело происходит на тинге в Уппсале, согласно восстановленной для “Круга земного” хронологии — в 1018 г. По вычислениям Б. Нермана, упомянутый в речи Торгнюра конунг Уппсалы Эйрик, сын Эмунда, умер в 882 г., а “покорение” “Восточных земель” относится к началу его правления — 850—860-м годам (Nerman, 1914, s. 19; 1929, s. 50—51). “Покорение” перечисленных лагманом территорий, конечно, нельзя рассматривать как включение их в состав древнешведского государства (в качестве такового еще не существовавшего в середине IX в.), как постоянное и прочное данническое подчинение на протяжении полутора столетий. “Покорение” в данном случае — разовые сборы дани, сопутствовавшие грабежам при нападениях, выкупы с населения, полученные шведскими конунгами в ходе отдельных военных набегов. Такое “покорение” территории Восточной Прибалтики действительно имело место в IX и Х вв., что подтверждается другими источниками (подробнее см.: Ловмяньский, 1985, с. 113—118 и комментарий В. Я. Петрухина, с. 264—266; Джаксон, 1981, с. 27—42). Нет оснований отвергать подобную интерпретацию сообщения “Саги об Олаве Святом” и по отношению к Кирьялаланду, тем более, что по известию “Повести временных лет” под 859 г. (даты сходятся), “имаху дань варязи из заморья на чюди и на словенех, на мери и на всех, кривичех” (Повесть временных лет, ч. 1, с. 18), т. е. довольно далеко к востоку и югу от коренной племенной территории корелы в Приладожье.
Посещение норманнами территории расселения древних карел достоверно зафиксировано археологическими памятниками Северо-Западного Приладожья конца I —начала II тысячелетия н. э.: североевропейское влияние отчетливо прослеживается в материальной культуре местного населения, известны и захоронения скандинавов в этом районе (Кочкуркина, 1982, с. 14—25). При оценке характера и интенсивности скандинаво-карельских контактов в IX—Х вв. необходимо учитывать, что территория расселения древних карел у северо-восточной оконечности Финского залива находилась у “входа” в разветвленную систему водных коммуникаций Восточной Европы — Балтийско-Волжской и Балтийско-Днепровской (путь “из варяг в греки”). На этих водно-волоковых магистралях в наибольшей степени проявилась торговая и военно-политическая активность скандинавов в древнерусское время (Лебедев, 1985, с. 227—235; Кирпичников, Дубов, Лебедев, 1986, с. 218—235). “Входом” служила прежде всего р. Нева, но наряду с ней использовался также путь из Финского залива в Ладожское озеро (и обратно) по р. Вуоксе. Последняя представляла собой до XVI в. сквозную водную артерию, шедшую через древнекарельскую племенную территорию от современного Выборга до Приозерска. Картирование археологических памятников и кладов позволяет говорить о достаточно активном использовании Вуоксинского пути в Ладогу во второй половине VIII—XI вв. (подробнее см.: Спиридонов, 1988, с. 132—134; ср.: Kivikoski, 1967, р. 110). Сообщение “Саги об Олаве Святом.” о периодических сборах норманнами дани в Кирьялаланде в конце I тысячелетия вполне логично вписывается в намеченный историко-географический контекст.
В своей обличительной речи лагман Торгнюр обвиняет Олава Шведского в том, что к концу Х — началу XI в. походы шведских конунгов в Восточную Прибалтику прекратились. Прекращение “государственной” внешней экспансии, как и походов викингов, было вызвано глубокими внутренними изменениями в скандинавском обществе конца Х—XI столетий. Однако был и другой фактор, сыгравший свою роль в том, что в начале XI в. шведский “конунг ... теряет земли, обязанные данью”: к этому времени население Восточной Прибалтики (в том числе курши, эсты, емь / хяме и, очевидно, корела, племенные территории которых перечислены Торгнюром как отпавшие) стало данником древнерусских князей.


V. “Сага об Эгиле Скаллагримссоне”

XIV. О Торольве
Той зимой Торольв снова отправился в [Финн]марк и было с ним сто человек; поехал так же, как и предыдущей зимой; торговал с финнами и побывал во многих местах в [Финн]марке. А когда он зашел далеко на восток, и там стало известно о его путешествии, то пришли к нему квены и сказали, что они были посланы к нему, и что это, сделал (т. е. послал их. — Т. Д.) Фаравид, конунг Квенланда, [потому] что кирьялы напали на его землю. И он послал [в придачу] к этому слово, чтобы Торольв пришел туда и оказал ему помощь. За этим следовало сообщение, что Торольв получит равную долю [добычи] с конунгом, а каждый из его людей — как два человека конунга. А таков был закон у квенов, что конунг получал третью часть того, что [получали] его воины, а кроме того, все добытые бобровые и собольи шкуры и другие ценные меха. Торольв рассказал об этом своим дружинникам и предложил им на выбор, ехать или нет, и большинство было за то, чтобы попытать счастья, поскольку добыча могла быть такой большой, и было решено, что они поедут назад вместе с послами.
Финнмарк — весьма обширный, с запада его омывает море, от которого идут большие фьорды, то же — на севере и повсюду на востоке. А к югу [от Финнмарка находится] Норвегия, и простирается [Финн]марк почти так же по [своей] внутренней южной [границе], как Халогаланд по внешней 13 . А к востоку от Наумудаля 14 лежит Ямталанд, а затем Хельсингаланд, а затем Квенланд, затем Финнланд, затем Кирьялаланд, а Финнмарк лежит ниже 15 всех этих земель. И (есть поселения среди гор во многих местах в [Финн]марке, некоторые в долинах, а некоторые у озер. В Финнмарке —удивительно большие озера, а там у озер — большие леса. И из конца в конец через весь [Финн]марк тянутся высокие горы, и называются они Килир.
И когда Торольв пришел на восток в Квенланд и встретился с конунгом Фаравидом, то собрались они в путь, и было у них (т. е. квенов.—Т. Д.) три сотни человек, а у норвежцев— четвертая [сотня], и отправились сухим путем через Финнмарк, и пришли туда, где были (т. е., вероятно, жили.—Г. Д.) на горе кирьялы, те, что раньше напали на квенов. И когда они (кирьялы.—Т. Д.) обнаружили, что враг рядом, собрались они вместе и двинулись навстречу, рассчитывая, как и раньше на победу. Но когда началась битва, решительно выступили вперед норвежцы, [ибо] у них были более надежные щиты, чем у квенов. Стало тогда нести потери войско кирьял, многие были убиты, а некоторые бежали; взяли они, конунг Фаравид и Торольв, там огромное богатство, вернулись назад, в Квенланд, а затем отправился Торольв со своим войском в [Финн]марк, расстались они с конунгом Фаравидом дружески...
XVII. Той же зимой 16 отправился Торольв вверх на гору с сотней человек, отправился тогда сразу на восток в Квенланд и встретился с конунгом Фаравидом. Посовещались они тогда и решили отправиться на ту гору, как предыдущей зимой. И было у них четыре сотни людей, и пришли вниз 17 в Кирьялаланд, напали там на те поселения, которые оказались им по силам по причине многочисленности [их войска], грабили там и добывали богатство, отправились затем назад, когда зима подошла к концу, в [Финн]марк. Отправился Торольв весной к себе домой. Его люди ловили тогда треску в Вагаре, а некоторые — сельдь; и делал он разного рода запасы в своем доме. У Торольва был большой корабль, который был пригоден для морских плаваний, корабль был построен как нельзя лучше, сильно раскрашен до ватерлинии, в придачу к этому имел паруса в синюю и красную полоску, [и] вся оснастка корабля была тщательно подобрана. Торольв велел снарядить тот корабль и подобрал своих людей, чтобы отправиться на нем; велел нагрузить его сушеной рыбой и кожами, и шкурками горностая; туда велел он добавить и много беличьих шкурок, и других пушных товаров, тех, что он добыл на горе, и было это огромное богатство... Можно найти много свидетельств того мошенничества, которым Торольв занимался в [Финнмарке, потому что торговый корабль, который больше всех других в Халогаланде, был снаряжен весной в Санднесе, а Торольв говорил, что ему одному принадлежит весь груз, который на нем. Я думаю, что почти весь он нагружен мехами, и думаю я там должно быть больше бобров и соболей, чем Торольв привез тебе. (Egils — saga.., 1809, S. 56—59, 68, 69, 71).

“Сага об Эгиле Скаллагримссоне” — одна из саг об исландцах, рассказывающая о четырех поколениях рода Эгиля и охватывающая события с конца IX по конец Х в. Она принадлежит к числу ранних саг об исландцах (или родовых саг), запись которых относят к 1200—1230 гг. Сейчас можно считать практически доказанным, что автором “Саги об Эгиле” был Снорри Стурлусон (Hallberg, 1962). Первые главы саги (своего рода пролог), из которых происходят приведенные тексты, повествуют о деятельности Торольва Квельдульвссона, дяди Эгиля, на службе у норвежского конунга Харальда Прекрасноволосого (около 858— 928 гг.) Торольв становится лендрманом в Халогаланде на севере страны, получает право на сбор дани с населения Финнмарка; он вступает в конфликт с конунгом и в конце концов гибнет. Имеется полный литературный перевод “Саги об Эгиле”, выполненный М. И. Стеблиным-Каменским (Исландские саги, 1956, с. 63—251).
По расшифровкам хронологии саги, походы Торольва Квельдульвссона в Финнмарк, Квенланд и Кирьялаланд датируются 880-ми годами; таким образом, разрыв между описываемыми событиями и временем записи саги составляет около трех с половиной столетий. Это обстоятельство, а также различаемые следы эпической стилизации в описании событий, уже давно склонили большинство исследователей к весьма критическому отношению к тексту и заставили усомниться в достоверности сообщений. Некоторые современные авторы полагают, что в основе первых глав “Саги об Эгиле”, посвященных конфликту Торольва с Харальдом Прекрасноволосым, лежит известный по ряду саг спор из-за финской дани между конунгом Сигурдом Крестоносцем (1103— ИЗО гг.) и ярлом Сигурдом Ранессоном (Нäme, 1979, s. 75—77;
Odner, 1983, s. 26, со ссылкой на работу А. Холмсена). Критицизм исследователей оправдан, если считать, что сага основана на устной традиции, однако очень вероятно предположение, что при описании событий в Норвегии Снорри Стурлусон использовал не только рассказы о деятельности Торольва, но и письменные источники (Jones, 1960, р. 2—3). В целом повествование о походах Торольва представляет собой сложный сплав, контаминацию реалистически переданных отношений норвежцев с населением Финнмарка в эпоху викингов и событий, более близких ко времени записи саги.
То, что населявшие Финнмарк саамы (лопари) были уже в IX в., во времена Харальда Прекрасноволосого, обложены норвежской данью, и то, что уже в это время норвежцы вступали в контакты с квенами, подтверждается “Орозием короля Альфреда”, где об Оттаре, информаторе Альфреда, сообщается, в частности, что “доход его состоит в основном из податей, которые платят ему финны” (Матузова, 1979, с. 25). Первые главы “Саги об Эгиле” достаточно достоверно передают обстановку в Норвегии в конце IX в., в период объединения страны (Лебедев, 1985, с. 59—61)., хотя реалистичность описания не означает, конечно, хроникальной точности: повествование построено в соответствии со стереотипными представлениями автора — исландца XIII в.
К числу черт и отношений более позднего времени, оказавшихся в саге перенесенными на времена конунга Харальда Прекрасноволосого, исследователи относят описываемые столкновения норвежцев и квенов в Финнмарке с кирьялами и колбягами; последние фигурируют в рассказе под именем “кюльфингов” (Рыдзевская, 1934, с. 512—513, со ссылкой на работу X. Кута; Anthoni, 1948, s. 1—12; Gallen, 1984, s. 252—253; Пёлля, 1988, с. 81—85).
По саге, Торольв встретил кюльфингов во время своего первого торгово-даннического похода в Финнмарк. Кюльфинги, пришедшие “с востока”, занимались торговлей с местным населением, “а кое-где — грабежами”. Торольв уничтожает этих встретившихся на его пути конкурентов (см.: Исландские саги, 1956, с. 78—79). Древнескандинавское kylfingar послужило основой древнерусского названия “колбяги” и среднегреческого (византийского) “кулпинги”. В византийских и древнерусских (“Русская Правда”) источниках XI в. кулпинги/колбяги всегда упоминаются в паре с варягами. В скандинавских географических сочинениях XII—XIII вв. Кюльфингаланд (земля кюльфингов) отождествляется с Гардарики (Русью) (Мельникова, 1986, с. 209— 210, здесь же обзор основной литературы по вопросу о колбягах).
Наиболее убедительным нам представляется определение кюльфингов/колбягов, предложенное Е. А. Рыдзевской (1934, с. 511— 513) и конкретизированное в последнее время Д. А. Мачинским. Последний исследователь видит в них этносоциальную группу, “сплавившуюся из пришлых скандинавов, из приладожских (и иных) финнов, из потомков полиэтничной волховско-сясьской “руси” и занятую сельским хозяйством, промыслами, сбором дани, торговлей и службой в византийских и русских войсках” (Мачинский, Мачинская, 1988, с. 52—54). Принимая такое определение колбягов, следует согласиться с авторами, отмечающими невероятность появления представителей этой этносоциальной группы в Финнмарке уже в IX в. По археологическим памятникам Северной Фенноскандии, восточноевропейское влияние в регионе становится ощутимым с первой половины XI в.; оно прослеживается, в частности, по появлению в находках зооморфных и иных украшений типов, распространенных в Юго-Восточном Приладожье (Serning, 1956, s. 1956, s. 156, b. 1—4; 1960, s. 168—170; Mäki, 1984, p. 163—165). Учитывая археологические данные, торгово-промысловые походы колбягов из Приладожья в Финнмарк нельзя отнести ко времени ранее конца Х—начала XI в. При этом, по нашему мнению, совершенно невероятно предположение М. Хяме, что колбяги пришли в Финнмарк вместе с корелой в XIII в. (Нате, 1979, s. 80—81). Как прослежено по памятникам Посвирья и Прионежья, торгово-промысловая активность населения Юго-Восточного Приладожья на Севере замирает с рубежа XI—XII вв. (Спиридонов, 1989), и таким образом, упоминание колбягов в “Саге об Эгиле” дает основание для датировки действия XI в.
Хронология первоначальных этапов движения корелы в северные районы Фенноскандии также устанавливается по археологическим данным, хотя при этом возникают определенные трудности, связанные с тем, что до XII в. специфичность собственно карельских археологических материалов выражена слабо. Исследователи связывают с торгово-промысловыми экспедициями из Приладожья на территории современной Северной Финляндии монетные клады, найденные в Куусамо (зарыт около 1065 г.) и Куолаярви (около 1110 г.): состав монет последней находки очень близок приладожским кладам (Потин, 1968, с. 16; Nordman, 1921, р. 91—92; Talvio, 1980, p. 174). Женские украшения двух вещевых кладов из района Куусамо, зарытых в интервале между 1050 и 1150 гг., позволяют более определенно связывать эти сокровища с деятельностью именно древних карел (Bjorkman, 1957, s. 17—32). К находкам Куусамо и Куолаярви примыкает клад серебряных украшений северно-русских типов из бывшего Кемского уезда (точное место его обнаружения неизвестно), зарытый в начале XI в. (Спицын, 1915, с. 242). В целом археологические данные не позволяют отнести начало карельского проникновения на Север ко времени ранее рубежа Х—XI вв. Поскольку сообщения “Саги об Эгиле” о столкновениях норвежцев с кюльфингами и кирьялами, по-видимому, отражают единый хронологический пласт информации, почерпнутой из устной традиции или какого-то письменного источника, мы полагаем, что эти столкновения имели место в интервале от конца Х до рубежа XI—XII вв.
Описание земель Северной Фенноскандии в XIV главе саги, вероятно, представляет собой интерполяцию, заимствованную из какого-то географического сочинения XII в. (Jones, 1960, р. 2—3). В основном оно повторяет этногеографические сведения “Истории Норвегии” (см. выше), включая их в более широкий контекст с северо-восточными областями Норвегии (Наумудаль, Халогаланд) и Швеции (Ямталанд, Хельсингьяланд). Отметим некоторое противоречие между этим интерполированным текстом и географическими привязками, имеющимися в рассказе саги. Во вставке Кирьялаланд и Квенланд локализуются южнее Финнмарка, а далее при описании первого совместного похода Торольва и Фаравида говорится, что из земли квенов они “отправились сухим путем через [Финн]марк (разрядка наша.—Авт.) и пришли туда, где на горе жили кирьялы”. Трудно однозначно определить причину разночтений в саге. За ними может стоять информация о разных этапах последовательного движения корелы на север, и тогда текст интерполяции отражает, видимо, более архаичную ситуацию. При этом маршрут похода норвежцев и квенов из Квенланда в Кирьялаланд через Финнмарк можно объяснить разреженным характером расселения корелы на Севере. На начальных этапах древнекарельского проникновения на территорию современной Северной Финляндии вполне можно допустить чересполосное расселение корелы с финнами (саамами, лопарями).
Интересен состав “богатства”, добытого Торольвом на Севере в результате сбора дани, торговли и грабежей. “Пушные товары”, которые он грузит на корабль, включают шкурки горностая и белок, бобров и соболей (гл. XVII). В XIV главе упоминаются “бобровые и собольи шкуры и другие ценные меха”. Слово askraka, которое мы перевели как “другие ценные меха”, наиболее близко соотносится с русским “скора” (Anthoni, 1948, s. 12, not. I). “Повесть временных лет” последовательно употребляет термин “скора” для обозначения ценного меха вообще; тождественным ему было слово “бель” (Повесть временных лет, ч. II, с. 399). Возможно, и в данном случае “другие ценные меха”— шкурки белок, которые упоминаются сагой ниже.


VI. Стурла Тордарсон. “Сага о Хаконе, сыне Хакона”

Той зимой, когда конунг Хакон сидел в Трандхейме, прибыли с востока из Гардарики послы конунга Александра из Хольмгарда. Звался Микьял и был рыцарем тот, кто предводительствовал ими. Жаловались они на то, что нападали друг на друга управляющие 18 конунга Хакона на севере в [Финн] марке и отправились [они] на восток в Хольмгард вместе с послами Хольмгардов, так как они постоянно вели войну с грабежами и убийствами. Были там назначенные встречи и было принято решение, как этому положить конец. ... Конунг Хакон принял такое решение, что послал он весной людей из Трандхейма, и отправились [они] на восток в Хольмгард вместе с послами конунга Александра. Возглавлял ту поездку Виглейк, сын священника, и Боргар. Отправились они в Бьёргюн и так еще восточнее 19 . Прибыли они летом в Хольмгард, и принял их конунг хорошо, и установили они тогда мир между собой и своими данническими землями так, что никто не должен был нападать на другого, ни кирьялы, ни финны; но продержалось это соглашение недолго. (Flateyjarbok, 1945, b. III, bl. 537).
“Сага о Хаконе, сыне Хакона” была написана в 1264—1265 гг. исландцем Стурлой Тордарсоном по приказу конунга Магнуса, сына Хакона Старого. Она охватывает период 1204—1263 гг. Автор пользовался материалами королевского архива и воспоминаниями очевидцев событий, что определяет относительно высокую степень достоверности сообщаемых фактов. Сага сохранилась в нескольких рукописях XIII—XVI вв. (Рыдзевская, 1970, с. 323—327).
Обмен посольствами между Новгородом и Норвегией датируется 1251/1252 г. Обстоятельный анализ процитированного фрагмента на фоне русско-норвежских отношений того времени проделан И. П. Шаскольским (1945а, с. 112—116; 1945б, с. 38—62). Хакон, сын Хакона, — норвежский конунг с 1218 по 1263 г.; конунг Александр — Александр Ярославич (Невский), новгородский князь в 1236—1252 гг. По мысли И. П. Шаскольского, Микьяла, возглавлявшего русское посольство, можно отождествить с Михаилом Федоровичем из Ладоги, позднее ставшим новгородским посадником (1257—1268 гг.) и погибшим в Раковорской битве (Шаскольский, 1945а, с. 114, прим. 1).
Новгородские послы жаловались на нападения должностных лиц норвежского конунга на кирьялов, что перекликается с приведенным выше сообщением “Саги об Эгиле” о грабительских нападениях Торольва, ответственного за сбор дани в Финнмарке, на карельские поселения, располагавшиес