КАРЕЛЬСКИЕ ЧАСТУШКИ И КОРОТКИЕ ПЕСНИ (LYHYTPAJOJA)
Просмотров: 4842
Карелия: lyhytpajo, карельская частушка, Олонецкие губернские ведомости, карельский фольклор, Пудож, Спасская губа
В карельском народном песенном творчестве заметное место занимают частушки. Первые образцы этого жанра появились в Олонецком крае в конце XIX — начале XX в. Крестьяне-карелы, побывавшие на отхожих промыслах, на наемной работе, возвращаясь в родные места, приносили новые бойкие, хлесткие песенки. Это были русские частушки.
В 1903 г. газета «Олонецкие губернские ведомости» впервые публикует эти «новомодные коротенькие песенки», записанные в Пудоже. В этом же году учитель И. Леонтьев публикует в «Олонецких губернских ведомостях» частушки, записанные им в Ялгубе .
Частушка па карельском языке впервые появилась в печати в 1922 г. в сборнике «Rahvahan kandeleh» .
В 1927 г. карельский фольклорист X. Богданов обнаружил бытование карельских частушек в Сямозерском районе и опубликовал некоторые из них в газете «Punainen Karjala» . Приводим образцы из этой ранней публикации:
Istun illalla kaivon kannella, Vesikorvo oli vjeressa. Bes’odassa t’iettoin polvel, Tol’ko oli toini mielessa.
Minun kuldaine kol’caine Skoapan polkal val’aicfiou. Minun nuori t’iettoni Tsoarin stoadi stradaiccou.
Сижу я у колодца,
Рядышком — ведро с водой.
На беседе — у милого
на коленях,
А на уме у меня другой.
Мое колечко золотое В шкафу валяется.
А мой миленький дружок Из-за царя страдает.
В 1928—1929 rr. X. Богданов специально ездил в Олонецкий и Сямозерский районы записывать частушки. К 1930 г. было уже опубликовано около 800 частушек .
Много частушек было записано экспедицией КНИИ (Карельский научно-исследовательский институт) в Олонецком крае в 1936 г. Публикации текстов карельских частушек находим в местных газетах и журналах: «Красная Карелия», «Punainen Karjala», «Punakantele», «Kipina», «Rintama». Почти в каждом сборнике песен обязательным стал раздел частушек. Первой статьей научного характера, посвященной этой теме, можно считать статью, опубликованную в 1930 г. за подписью «Рпйко» в сборнике «Десять лет Карелии» (6). В ней автор говорит об ареале бытования частушки во всей Олонецкой и отчасти в сред^ ней Карелии и отмечает отсутствие ее на севере. В статье приводится любопытная деталь о характере бытования частушки: карельская частушка пелась преимущественно девушками, русские частушки знали .только парни. Ссылаясь на мнение исследователей русской частушки о разнообразии и богатстве ее содержания, Рийко отмечает, что эти качества в полной мере характерны и для карельских частушек. Кроме того, он отмечает, что и карельская и русская частушки не едины по содержанию, а классово дифференцированы. Например, частушки, характеризующие отношения богатых девиц к бедным парням, частушки круглых сирот:
Soavan brihat forsitah,
Da milbo forsustu pietah? Tsoassut pajas tavotah, Kalossut tuahes jamotah.
Aijy mecas troppastu,
Aijy me£as gorastu.
Vie ei ole troppastu Koyhah taloh bohattu.
Парни из Соавы форсят, Было бы чем форсить: Часы в кузнице куют, Галоши у них из бересты!
Много в лесу тропиночек, Много и пригорочков.
Нет еще тропиночки В бедный дом богатому.
Рийко впервые поставил вопрос о происхождении карельской частушки, хотя в то время не видел еще возможности его решения.
Подробное описание образного строя поэтических текстов частушек на русском языке, записанных в Карелии, содержит статья А. М. Астаховой и Н. П. Колпаковой в публикации «Старая и новая Карелия в частушке» (17). Они писали: «Для этих лирических частушек были найдены тонкие рисунки и нежные краски. В художественном отношении карельская частушка стоит очень высоко. Она и среди северных частушек отличается самобытностью».
Два сборника современных карельских частушек на русском языке опубликованы в 1952 и в 1961 годах (1, 12). Большая часть текстов в этих сборниках создана к различным конкурсам на лучшие частушки, объявленным Республиканским Домом народного творчества Карельской АССР в 1951 и 1960 годах.
Первое упоминание о напевах частушек было сделано X. Богдановым. Он писал: «Карельская частушка и по форме, и по содержанию напоминает русскую частушку, на напев которой она и поется»
Четыре напева карельских частушек, записанных в Спасской Губе, впервые были опубликованы в сборнике «Песни народов КФССР» (14).
О разнообразии местных частушечных напевов можно составить представление по публикациям в сборнике С. Н. Кондратьевой. Записи сделаны в Суоярвском, Муезерском, Пряжинском и Олонецком районах (5).
Напевы ведлозерских частушек опубликованы в сборнике «Песни Карельского края» (13).
Настоящий сборник ставит своей задачей дать представление о культуре карельской частушки во всех районах ее бытования. В него вошли ранее не публиковавшиеся записи, сделанные от восьмидесяти семи исполнительниц. Ареал распространения частушек охватывает почти всю карелоязычную территорию республики. Граница их бытования проходит примерно в районе Тунгуды, Юшкозера. Севернее карельская частушка в «чистом» виде не бытует. В Калевальском районе зафиксированы так называемые местные «песни-куплеты» (paikallisia lauluja), (15). У истоков этого нового песенного жанра стоит финская однострофная песня—rekilaulu, которая начала проникать в карельские северные пограничные села на стыке XIX—XX веков. Поэтика финских песен с их конечной рифмой чужда карелам, художественный вкус которых был воспитан на калевальской песенной традиции. Поэтому первые попытки сочинять песни, похожие на rekilaulu, были довольно неуклюжими:
Yla-Kuitin ymparilla Kasvoi kylia monta. Vuonnisesta Vuokkiniemella Kilometria monta.
Вокруг Верхнего Куйтто Много деревень.
От Войницы до Вокнаволока Много километров.
В этих песнях пели о родной стороне, о деревенских делах и людях. Со временем они становились поэтичнее, стройнее по форме и композиции.
Непревзойденной мастерицей сочинять рифмованные куплеты считали в народе младшую дочь Мийхкали Перттунена Моарие
(21). По любому поводу Моарие могла моментально сложить остроумный куплет, преобладали в них юмор и сатира. Так, например, она «славила» семью, которую подозревала в краже своих овец:
Illalla капа kakattau, Вечером кура кудахчет,
Aamulla laulau kukko. Утром поет петух.
Miultako vietih karitsa-lammas, Увели у меня барашка, Vietanehko vielS ukko. Еще ль и мужа уведут.
В настоящее время в Архиве КФАН и в фонотеке Института ЯЛИ хранится около 50 записей подобных песен-куплетов из Ка-левальского района. Напевы их близки к финским хороводным песням.
* * * ‘
Частушки карел отличаются чертами определенного своеобразия прежде всего как явление межрегиональное. Исполняются частушки и по-карельски, и по-русски. Это объясняется, вероятно, давним двуязычием карел, живущих в этих районах. Поются частушки как на карельские, так и на русские напевы. В сочетании с характерной для жанра частушек незакрепленностью текста за определенным напевом это создает своеобразную картину. Одна исполнительница частушки на карельском и русском языках может петь на карельский напев, а может исполнять эти же тексты и на русский напев. Записи частушек, публикуемых в нашем сборнике, сделаны на магнитофон в 1958—1980 гг. фольклористами В. Я. Евсеевым, У. С. Конкка, А. С. Степановой, Н. А. Лавонен и многими другими *. Все частушки записаны от женщин-карелок, в основном пожилого возраста.
Большое количество представленных в сборнике поэтических текстов имеет давнее происхождение. Со времени отходничества, типичного для периода 1860—1870 гг., сохранилась, видимо, записанная в с. Самбатукса в 1936 году следующая частушка:
Цело лето я бурлачил,
Гривенник домой послал.
Вся деревня удивлялась:
— Где ты, парень, наживал?
А. 95.
К дореволюционному времени можно отнести и эту печальную частушку, записанную также в 1936 году в Самбатуксе.
У отца я хлеба ела,
На работе песни пела.
В людях чаю напилась,
Вся слезами облилась.
. А. 95.
Новые мотивы, новые «персонажи» появляются в частушке в 20—30-е годы, когда она начала активно отражать явления общественной жизни.
Куплю Ленина портрет, Золотую рамочку.
Вывел он меня на свет — Темную крестьяночку.
Дождь идет, дождь идет, Вода с крыши льется.
А на нашем селе Колхоз создается.
Мне молиться нету толку,
Не горит моя свеча.
Не хочу Ильи Пророка, Дайте лампу Ильича!
А. 136.
Наш кулак Фома зубастый, Лапти старые надел.
Все излишки хлеба спрятал, Сам в колхоз вступить хотел. А. 95.
Новые времена, все учатся:
Эх, тоска, моя тоска, Вы послушайте, ребята,
По ночам не спится. Что у нас творится.
Заразила меня книга, Наша бабушка идет
Я хочу учиться. Грамоте учиться!
А. 95.
Достается нерадивым бригадирам, лодырям:
Мы в колхозе работали,
Работали, ленились.
Бригадира целовали,
Он писал нам трудодни.
Фон. 1886/4
Частушек о военном времени в наших записях мало. В основном, война в них отражается через призму девичьих переживаний, забот.
Aunuksen d’o peldozil On ylen aijy aidastu. Jallel tada voinaStu On ylen aijy sirottastu.
На олонецких полях Много изгородочек. После этой-то войны Много сиротиночек. Фон. 882/1
Голосок перехватило От холодной водушки. Помер милый, похоронен На военном полюшке.
Фон. 882/1
Юмор в этих частушках грустный. Гулять девушкам не с кем, надо ждать, когда подрастут парни.
Alavoizest tuucdu tulou,
SiSksel vihmu vilvettay.
Midabo jo vilvettay,
Siaksen brihoi kazvattau.
Фон.
В Алавойне поднимается туча, А дождик льет в Сияксе. Почему ж он там идет —
Чтоб быстрей парни росли. 882/1
Основная масса лирических частушек лишена явных примет времени, поэтому они с легкостью поются и в паши дни. Поражает богатство и разнообразие тем, затронутых в этих частушках. Это настоящая летопись жизни деревенской молодежи. Бытовые мотивы, любовные переживания со всеми нюансами переплетаются в них. Яркое выражение в частушке находят острая сатира, добродушный юмор. Тонкость переживаний и лиризм присущ многим поэтическим текстам любовных частушек. Девичьей любовью взлелеян образ милого:
Aijy oli tahtia taivahalla,
Zor’a tahti on kaunehin.
Aijy on brihoi bes’odassa,
Oma kulda on kaunehin.
Фон.
Много звездочек на небе, Зоревая — краше всех. Мн-ого парней на беседе, Мой же милый лучше всех. 1895/24
Много искрящегося юмора в частушках с насмешками девушек над парнями и, наоборот, парней над девушками.
У мово миленочка Худая кобыленочка.
Не доехал до горы —
Ее съели комары.
А. 95.
Osta, moamo, pluatt’aine Rozovoidu sulkkuu.
Viel mie issun viizi vuotta, Ei ole brihois tolkkuu.
Купи, мама, платьице Из розового шелка. Погуляю пять годков, Коль в парнях нет толку.
Nama kujat, kaijat kujat, Ei sua astua, upottau. Tamal hierul hyvat tytot, Ei sua istua — nukuttau.
Эти улочки, проулочки He пройти — топко.
Хороши в деревне девушки, Посидишь — спать захочется. Фон. 1909/9
12
Бойкая девчонка предупреждает самонадеянного парня:
У меня миленков девять,
Я не знаю, что и делать. Пойду брошусь я в реку, Пускай сидят на берегу!
Фон. 1832/1
Ты не смейся, молодчага,
Я скорее осмею.
Ты приедешь меня сватать — Под окошком откажу!
Фон. 429/7
Видное место в репертуаре певиц занимают частушки на свадебную тематику:
Avua, toattoi, sarai verai, Открывай, отец, ворота,
Sulhazet net tullah. Женихи уж едут.
Vastoi, muamoi, vesselambah, Встречай, мама, веселей, Enzimazet ollah. Это ведь — первые.
Фон. 41/10
Встань, маменька, пораньше, Вымой горенку песком. Вымой желтеньким песком, Буду плакать голоском.
А. 95.
В обряде свадьбы и в свадебной поэзии (песнях, причитаниях) большую роль играла платок-косынка, которая была одним из символов девичьей «воли», девичества. Этот символ часто упоминается и в частушках.
Ildazen ко istuzin, Paikkazen poluCizin. Seiccen ildoa istuzin dai Igazeksi puuttuzin.
Вечер посидела бы — Платочек получила бы. Семь вечор сидела бы — Навеки я досталась бы. Фон. 984/12
Бывало и так, что парень, желая высмеять девушку, отказавшую ему при сватовстве, вывешивал на заборе подаренный ею в залог платок (16).
Kuldu kizaizeh moanitti, Sinne paivan menetti. Valgien paikan moanitti, Aidan nokkah azetti.
Милый на беседу звал — Целый день он потерял. Платочек белый выманил, На заборе вывесил.
Фон. 992/5
Своеобразной формой лирических частушек являются диалоги между будущими возможными невесткой и свекровью, рассказывающие о «высоком напряжении» в их отношениях:
Kullan muamo viestin ty5ndi:
— Neveskakse en otal Min§ vastah kaksi tyonnin:
— En ole ni tulemas!
Фон.
Pyha keski tulemas,
Kullan moamo kuolemas.
— KiellS moamos kuolemast,
da,
En ole ni tulemasl
Фон.
Мать милого весть прислала:
— Не возьму в невестки!
Я в ответ ей — два письма:
— И не собираюсь к вам. 882/1
Святой праздник наступает — Мать милого помирает.
Скажи матери, чтоб
не умирала — Я не собираюсь к вам!
984/12
Поэтика карельской частушки близка традиционным жанрам карельской лирики.
Большое число двухчастных поэтических текстов строится по типу художественного параллелизма — сопоставления картины природы с картиной из жизни человека:
Ela, piaSkfli, pezie luaji Kiviruoppahan keskeh. Ela, muamo, miehel anna Viijen velTeksen keskeh.
Ласточка, не вей гнезда На каменистом кряже.
Не отдай меня, мать, замуж В дом, где братьев пятеро. Фон. 1825/7
Для передачи тончайших психологических настроений возникают неповторимые поэтичные сравнения:
Vaste olin, muamo-rukku,
Sinun kadyt kukkaine.
A nygoi olen, muamo-rukku, Vieraz virmuheinSine.
Фон.
Я росла у маменьки, Словно полевой цветок.
А теперь чужая стала — Горькой травки стебелек. 1682/3
Koivu jo puuhuot kuavuttih Pihoila potkittavakse.
Kuldazeni minut jatti Kaikile sanottavakse.
Фон.
Березоньки повалились, Чтобы их топтали. Миленький меня оставил, Чтоб все осуждали. 235/10
Строятся частушки и на контрасте зачина и продолжения. Этот прием чаще употребляется частушках.
Keda pid§y, sida eule,
Se sorkkaizie Zialiddoy.
Keda ei ni piddne,
Se go lub’ovaa luadii.
Фон.
в юмористических и сатирических
Кого надо, того нет,
Тот ноженьки жалеет.
А кого не надо бы,
Тот про любовь говорит.
1301/3
Kolhozniekat-udarniekat Yot ja paivat ruadau. Brigadierat-humalniekat Heinytukuz muatah.
Колхозники-ударники День и ночь работают. Бригадиры-пьяницы В стоге сена спят.
Фон. 87/10
В поэтических текстах сквозного развития вторые два стиха продолжают мысль, начатую в первой части.
Oi, pajoine, pajoine,
Ku pajoizen tah dakatah. Mid enambah dakatah, Sid enambah pajatan.
Ой, песня, песенка, Бранят меня за песенку. Чем больше бранят,
Тем больше я пою.
Фон. 882/1
Частушки-иносказания достигают большой поэтической ярко*
сти.
Oh, muista olen mussikaine, Kuldazesta — mandikkaine, Muista olen polveh suah, Kuldazesta ordeh suah.
Фон.
Oli miula hobiene kol’dane,
Kolme kullaista kivytta.
Cuasun aigoa gul’aidin,
Siihi kivyt igraidin.
Фон.
Для других-то я — черничка,
А для милого—земляничка. Для других я —до колена,
А для милого — до матицы. 1725/5
Имела я серебряно колечко С тремя золотыми камушками. Часик погуляла я —
Проиграла камушки.
(Сменила на обручальное
кольцо.)
1721/10
В иносказательной форме в частушке могут отражаться и тра* гические события:
Menin meddah, koivun leikkain, Mauroityvi kandoi on.
Tahtoin istuo talven kaiken, Kalman leivan syojai on.
Фон.
Пошла в лес, срубила березу, Под пенечком — муравьи. Хотела погулять всю зиму — Уснул милый вечным сном. (Букв.: «Ест могильный
хлеб».)
984/10
Иногда частушка заимствует
Ala, muamo, liijal баккиа,
Enhai ole igine.
Vahan ajan peraz roimmoz Loittoine vierahaine.
Фон.
Ala avua mami-rukku,
Suvituulel ikkunaa.
Minun valgiet vallat jaahah Suuren бирип ikkunal.
Фон.
метафору из свадебной лирики:
Не ругай меня, мама,
Я же ведь не вечная.
Через мало время буду Гостюшкой далекою.
1301/1
Маменька, не открывай,
Окна при южном ветре. Останутся мои белы волюшки На окне в красном углу.
417/3
Поэтический текст этой частушки прямо перекликается с мотивами причитаний, в которых девушка оставляет свою «белую волюшку» в родном доме в разных местах, в том числе и в большом углу с образами и иконами. .
Между многими текстами карельских и русских частушек есть несомненная близость. Вот несколько примеров карельской и русской версий одной и той же частушки на одну и ту же тему.
Nouze, muamo, maguamasta,
Выстань, маменька, пораньше, Вымой в горенке беленько. Вымой на столе кружок — Придет сватать женишок.
Peze 1аиба1 peskun kel. Mina huomei miehel menen Sina kaimua itkun kel.
Фон. 1412/6
da,
Встань-ко, матушка, пораньше, Вымой лавочки беленько. Вымой желтым их песком Сядь, поплачь-ко голоском.
Menin теббаЬ, koivun pissin, Tulin kodih — kuadunu.
MidahSn on kuadunu,
Kullan va66a on puadunu.
Фон.
Кто-то белую березку У дорожки подрубил.
Мою молодость миленочек Напрасно погубил.
Фон.
Ота muamo, mard’oi muamo, . Kael kattan, toizel auttau. Vieraz muamo viluskoittau, Potkal unen porottau.
1520/4
У своей у родной маменьки Поспишь да полежишь.
У чужой у лиходейки
Не доешь да побежишь! (18)
992/10
Фольклористам-филологам предстоит решить, в каких формах шел обмен «фондами» частушечных текстов. То ли это переводы с одного языка на другой, то ли версии текстов на одну тематику.
О русской частушке говорится, что «...это не частушка, под которую нельзя плясать» (18, с. 16). О карельских напевах частушек этого не скажешь. Они размеренны по ритмике, по темпу, поются в очень спокойной манере, не имеющей ничего общего с плясками. В южной и средней Карелии сами исполнители в отличие. от «долгих» кадрильных песен называют их lyhytpajo — короткая песня (3).
Возможно, что карельские напевы частушек стали возникать под влиянием русских образцов. Однако, по мере формирования в особый музыкальный жанр, мелодика карельской частушки вбирала в себя интонации карельских традиционных песен, главным образом, эпических песен и причитаний. Эти интонации очень тесно сплелись в частушечных напевах, придав им большую самобытность, отличающую их, как уже отмечалось, от русских частушек (см. №№ 24, 29, 40). Близость к эпическим мелодиям проявляется в размеренности ритмики, спокойном характере исполнения, сходстве мелодических оборотов: восходящие квинтовые интонации в начале напевов, двузвучные внутрислоговые мелодические обороты.
Мелодика причитаний как интонационный источник ощущается в нисходящем мелодическом движении и минорном наклонении напевов частушек. Некоторые из них, несмотря на четкую форму и ритмику, представляют собой видоизменение мотива причитания. Ср., например, напев № 60, записанный от М. Г. Михеевой в дер. Клюшина Гора, с причитаниями № 26, 27 из сборника «Карельские причитания» (7).
Напев № 40, записанный от Молчиной в с. Куйтежи с напевом № 34 из того же сборника:
Напев частушки № 64, записанной в с. Сельга-Погост от Травиной, очень сходен с причитанием А. Никифоровой из сборника песен Л. Кершнер (4). Сходство основано на употреблении в частушках ангемитонных оборотов, встречающихся в карельских причитаниях.
Есть напевы частушек, интонационно сходные с карельскими лирическими песнями. Но квартово-квинтовые попевки с синкопированными или пунктирными ритмическими оборотами не получают развития, характерного для карельских лирических песен. Эти частушки имеют одночастную форму.
Большая часть карельских частушек образует две группы родственных напевов. Напевы каждой группы соотносятся между собой как близкие мелодические версии. К первой группе карельских частушечных напевов можно отнести одночастные напевы типа АА, АА], соответствующие двустишию. Форма их складывается из вариантного повтора одной мелодической фразы с преобладанием нисходящего движения (См. 41, 42, 81).
Напевы второй группы имеют 5—6 амбитус с полутоном между второй и третьей ступенями, двухчастную мелодическую структуру типа АВ, соответствующую четверостишию. Нисходящему в объеме всего звукоряда мелодическому движению в первой части напева противопоставляется волнообразное движение во второй его части с двузвучными внутрислоговыми оборотами. Характерное отличие напевов этой группы — окончание первой части на основном тоне и многократное повторение его в начале второй фразы.
Напев О. П. Ефимовой из дер. Судалица Олонецкого района (№ 32) примыкает к этой группе сходством второй части напева, но отличается зачином. Мажорное наклонение, восходящий квинтовый шаг от тоники в ритме
М J
придает напеву решительный характер, отличный от других напевов этой группы. (См. также напев № 31.) Кроме этого в напевах № 32 и 33 в начале второй части обращает на себя внимание подчеркнутая цезура с нисходящим от тоники квартовым «выдохом», нарушающим временную симметрию структуры. Отдельные оригинальные интонационные ходы способствуют индивидуализации этих в общем-то сходных напевов. Так, в напевах, записанных в Верхнем Олонце (№ 29) и в Ведлозере (№ 23), выделяется мелодический ход на уменьшенную квинту. Встречается варьирование высотного положения терцового и секстового тонов. В напеве Никитиной из с. Мегрега встречается параллельно-переменный лад и черты миксолидийского лада.
В сегозерских напевах выделяются одночастные напевы с пунктирным ритмом, с использованием более широких интервалов (См: № 71, 72, 74). Интересно, что все эти напевы начинали петь с одним и тем же текстом, широко бытующим в Карелии: On jo шеб-6assa kaunehutta, Исполнительница Л. А. Денисова рассказала, что эти частушки пели в лесу (чтобы не потерять друг друга), когда собирали ягоды и грибы, на полевых работах. Видимо, пунктирный ритм вообще характерен для напевов сегозерских частушек и, возможно, он связан с пастушьими песнями. (См. Керш-нер, с. 20, пастушья песня «Луглуони, лаглуони», см. также частушку, записанную в с. Паданы в 1957 г. (4).
Многие частушечные тексты поются на напевы традиционных лирических песен (№№ 1, 61), хороводных песен (№№ 81, 83), часто напоминающих напевы пийрилейкки (карельских хороводных песен) по характерному для них ритмическому дроблению (№ 8, 87).
20
Русские частушечные напевы, усвоенные карелами, однотипны. На них поется, особенно в средней Карелии, много частушек на карельском языке. Многие из этих напевов исполнительницы постарались приблизить к карельским мелодиям. Поют их в спокойном умеренном темпе, в напевах появляются внутрислоговые мелодические обороты, иногда вместо обычного
что придает напеву мягкость и плавность (№ 69).
Карельские частушки исполняются без сопровождения. Раньше их пели в основном девушки, но были и мужские частушки.
«...Частушка как жанр, как стабильная форма сложилась в результате длительной эволюции и стоит не в начале, а в конце развития» (19). Замечание, высказанное В. С. Бахтиным в адрес русской частушки, справедливо и по отношению к карельской частушке. Она является новым этапом в развитии национальной песенной традиции.
В сборнике наряду с карельскими текстами приводятся и частушки на русском языке, которые бытуют среди карельского населения. Карельские тексты снабжены подстрочными переводами на русский язык. Сделана попытка передать смысл оригинала максимально точно.
В примечаниях к частушкам указывается номер фонотеки, место записи, приводятся сведения о публикациях версий отдельных текстов и напевов. Первая цифра после Фон. (Фонотека) обозначает номер кассеты, вторая — порядковый номер записи в кассете. Напевы песен публикуются в сборнике в нотациях составителя.
Условные обозначения в нотациях звукозаписей:
1. В нотациях сохранен звуковысотный уровень, принятый исполнителем во время звукозаписи.
2. Мелодии, звучащие в малой октаве, даются в скрипичнотеноровом ключе (звучание на октаву ниже нотации).
3. Двойная черточка над системой означает окончание музыкальной строфы.
4. Знак V обозначает перерыв в эвучании, глубокий выдох.
Составитель искренне благодарит всех собирателей, чьи записи вошли в данный сборник.
Выражаю также признательность лаборантке сектора З.М. Трофимчик за оказанную помощь в техническом оформлении сборника.
В 1903 г. газета «Олонецкие губернские ведомости» впервые публикует эти «новомодные коротенькие песенки», записанные в Пудоже. В этом же году учитель И. Леонтьев публикует в «Олонецких губернских ведомостях» частушки, записанные им в Ялгубе .
Частушка па карельском языке впервые появилась в печати в 1922 г. в сборнике «Rahvahan kandeleh» .
В 1927 г. карельский фольклорист X. Богданов обнаружил бытование карельских частушек в Сямозерском районе и опубликовал некоторые из них в газете «Punainen Karjala» . Приводим образцы из этой ранней публикации:
Istun illalla kaivon kannella, Vesikorvo oli vjeressa. Bes’odassa t’iettoin polvel, Tol’ko oli toini mielessa.
Minun kuldaine kol’caine Skoapan polkal val’aicfiou. Minun nuori t’iettoni Tsoarin stoadi stradaiccou.
Сижу я у колодца,
Рядышком — ведро с водой.
На беседе — у милого
на коленях,
А на уме у меня другой.
Мое колечко золотое В шкафу валяется.
А мой миленький дружок Из-за царя страдает.
В 1928—1929 rr. X. Богданов специально ездил в Олонецкий и Сямозерский районы записывать частушки. К 1930 г. было уже опубликовано около 800 частушек .
Много частушек было записано экспедицией КНИИ (Карельский научно-исследовательский институт) в Олонецком крае в 1936 г. Публикации текстов карельских частушек находим в местных газетах и журналах: «Красная Карелия», «Punainen Karjala», «Punakantele», «Kipina», «Rintama». Почти в каждом сборнике песен обязательным стал раздел частушек. Первой статьей научного характера, посвященной этой теме, можно считать статью, опубликованную в 1930 г. за подписью «Рпйко» в сборнике «Десять лет Карелии» (6). В ней автор говорит об ареале бытования частушки во всей Олонецкой и отчасти в сред^ ней Карелии и отмечает отсутствие ее на севере. В статье приводится любопытная деталь о характере бытования частушки: карельская частушка пелась преимущественно девушками, русские частушки знали .только парни. Ссылаясь на мнение исследователей русской частушки о разнообразии и богатстве ее содержания, Рийко отмечает, что эти качества в полной мере характерны и для карельских частушек. Кроме того, он отмечает, что и карельская и русская частушки не едины по содержанию, а классово дифференцированы. Например, частушки, характеризующие отношения богатых девиц к бедным парням, частушки круглых сирот:
Soavan brihat forsitah,
Da milbo forsustu pietah? Tsoassut pajas tavotah, Kalossut tuahes jamotah.
Aijy mecas troppastu,
Aijy me£as gorastu.
Vie ei ole troppastu Koyhah taloh bohattu.
Парни из Соавы форсят, Было бы чем форсить: Часы в кузнице куют, Галоши у них из бересты!
Много в лесу тропиночек, Много и пригорочков.
Нет еще тропиночки В бедный дом богатому.
Рийко впервые поставил вопрос о происхождении карельской частушки, хотя в то время не видел еще возможности его решения.
Подробное описание образного строя поэтических текстов частушек на русском языке, записанных в Карелии, содержит статья А. М. Астаховой и Н. П. Колпаковой в публикации «Старая и новая Карелия в частушке» (17). Они писали: «Для этих лирических частушек были найдены тонкие рисунки и нежные краски. В художественном отношении карельская частушка стоит очень высоко. Она и среди северных частушек отличается самобытностью».
Два сборника современных карельских частушек на русском языке опубликованы в 1952 и в 1961 годах (1, 12). Большая часть текстов в этих сборниках создана к различным конкурсам на лучшие частушки, объявленным Республиканским Домом народного творчества Карельской АССР в 1951 и 1960 годах.
Первое упоминание о напевах частушек было сделано X. Богдановым. Он писал: «Карельская частушка и по форме, и по содержанию напоминает русскую частушку, на напев которой она и поется»
Четыре напева карельских частушек, записанных в Спасской Губе, впервые были опубликованы в сборнике «Песни народов КФССР» (14).
О разнообразии местных частушечных напевов можно составить представление по публикациям в сборнике С. Н. Кондратьевой. Записи сделаны в Суоярвском, Муезерском, Пряжинском и Олонецком районах (5).
Напевы ведлозерских частушек опубликованы в сборнике «Песни Карельского края» (13).
* *
*
*
Настоящий сборник ставит своей задачей дать представление о культуре карельской частушки во всех районах ее бытования. В него вошли ранее не публиковавшиеся записи, сделанные от восьмидесяти семи исполнительниц. Ареал распространения частушек охватывает почти всю карелоязычную территорию республики. Граница их бытования проходит примерно в районе Тунгуды, Юшкозера. Севернее карельская частушка в «чистом» виде не бытует. В Калевальском районе зафиксированы так называемые местные «песни-куплеты» (paikallisia lauluja), (15). У истоков этого нового песенного жанра стоит финская однострофная песня—rekilaulu, которая начала проникать в карельские северные пограничные села на стыке XIX—XX веков. Поэтика финских песен с их конечной рифмой чужда карелам, художественный вкус которых был воспитан на калевальской песенной традиции. Поэтому первые попытки сочинять песни, похожие на rekilaulu, были довольно неуклюжими:
Yla-Kuitin ymparilla Kasvoi kylia monta. Vuonnisesta Vuokkiniemella Kilometria monta.
Вокруг Верхнего Куйтто Много деревень.
От Войницы до Вокнаволока Много километров.
В этих песнях пели о родной стороне, о деревенских делах и людях. Со временем они становились поэтичнее, стройнее по форме и композиции.
Непревзойденной мастерицей сочинять рифмованные куплеты считали в народе младшую дочь Мийхкали Перттунена Моарие
(21). По любому поводу Моарие могла моментально сложить остроумный куплет, преобладали в них юмор и сатира. Так, например, она «славила» семью, которую подозревала в краже своих овец:
Illalla капа kakattau, Вечером кура кудахчет,
Aamulla laulau kukko. Утром поет петух.
Miultako vietih karitsa-lammas, Увели у меня барашка, Vietanehko vielS ukko. Еще ль и мужа уведут.
В настоящее время в Архиве КФАН и в фонотеке Института ЯЛИ хранится около 50 записей подобных песен-куплетов из Ка-левальского района. Напевы их близки к финским хороводным песням.
* * *
Частушки карел отличаются чертами определенного своеобразия прежде всего как явление межрегиональное. Исполняются частушки и по-карельски, и по-русски. Это объясняется, вероятно, давним двуязычием карел, живущих в этих районах. Поются частушки как на карельские, так и на русские напевы. В сочетании с характерной для жанра частушек незакрепленностью текста за определенным напевом это создает своеобразную картину. Одна исполнительница частушки на карельском и русском языках может петь на карельский напев, а может исполнять эти же тексты и на русский напев. Записи частушек, публикуемых в нашем сборнике, сделаны на магнитофон в 1958—1980 гг. фольклористами В. Я. Евсеевым, У. С. Конкка, А. С. Степановой, Н. А. Лавонен и многими другими *. Все частушки записаны от женщин-карелок, в основном пожилого возраста.
Большое количество представленных в сборнике поэтических текстов имеет давнее происхождение. Со времени отходничества, типичного для периода 1860—1870 гг., сохранилась, видимо, записанная в с. Самбатукса в 1936 году следующая частушка:
Цело лето я бурлачил,
Гривенник домой послал.
Вся деревня удивлялась:
— Где ты, парень, наживал?
А. 95.
К дореволюционному времени можно отнести и эту печальную частушку, записанную также в 1936 году в Самбатуксе.
У отца я хлеба ела,
На работе песни пела.
В людях чаю напилась,
Вся слезами облилась.
. А. 95.
Новые мотивы, новые «персонажи» появляются в частушке в 20—30-е годы, когда она начала активно отражать явления общественной жизни.
Куплю Ленина портрет, Золотую рамочку.
Вывел он меня на свет — Темную крестьяночку.
Дождь идет, дождь идет, Вода с крыши льется.
А на нашем селе Колхоз создается.
Мне молиться нету толку,
Не горит моя свеча.
Не хочу Ильи Пророка, Дайте лампу Ильича!
А. 136.
Наш кулак Фома зубастый, Лапти старые надел.
Все излишки хлеба спрятал, Сам в колхоз вступить хотел. А. 95.
Новые времена, все учатся:
Эх, тоска, моя тоска, Вы послушайте, ребята,
По ночам не спится. Что у нас творится.
Заразила меня книга, Наша бабушка идет
Я хочу учиться. Грамоте учиться!
А. 95.
Достается нерадивым бригадирам, лодырям:
Мы в колхозе работали,
Работали, ленились.
Бригадира целовали,
Он писал нам трудодни.
Фон. 1886/4
Частушек о военном времени в наших записях мало. В основном, война в них отражается через призму девичьих переживаний, забот.
Aunuksen d’o peldozil On ylen aijy aidastu. Jallel tada voinaStu On ylen aijy sirottastu.
На олонецких полях Много изгородочек. После этой-то войны Много сиротиночек. Фон. 882/1
Голосок перехватило От холодной водушки. Помер милый, похоронен На военном полюшке.
Фон. 882/1
Юмор в этих частушках грустный. Гулять девушкам не с кем, надо ждать, когда подрастут парни.
Alavoizest tuucdu tulou,
SiSksel vihmu vilvettay.
Midabo jo vilvettay,
Siaksen brihoi kazvattau.
Фон.
В Алавойне поднимается туча, А дождик льет в Сияксе. Почему ж он там идет —
Чтоб быстрей парни росли. 882/1
Основная масса лирических частушек лишена явных примет времени, поэтому они с легкостью поются и в паши дни. Поражает богатство и разнообразие тем, затронутых в этих частушках. Это настоящая летопись жизни деревенской молодежи. Бытовые мотивы, любовные переживания со всеми нюансами переплетаются в них. Яркое выражение в частушке находят острая сатира, добродушный юмор. Тонкость переживаний и лиризм присущ многим поэтическим текстам любовных частушек. Девичьей любовью взлелеян образ милого:
Aijy oli tahtia taivahalla,
Zor’a tahti on kaunehin.
Aijy on brihoi bes’odassa,
Oma kulda on kaunehin.
Фон.
Много звездочек на небе, Зоревая — краше всех. Мн-ого парней на беседе, Мой же милый лучше всех. 1895/24
Много искрящегося юмора в частушках с насмешками девушек над парнями и, наоборот, парней над девушками.
У мово миленочка Худая кобыленочка.
Не доехал до горы —
Ее съели комары.
А. 95.
Osta, moamo, pluatt’aine Rozovoidu sulkkuu.
Viel mie issun viizi vuotta, Ei ole brihois tolkkuu.
Купи, мама, платьице Из розового шелка. Погуляю пять годков, Коль в парнях нет толку.
Nama kujat, kaijat kujat, Ei sua astua, upottau. Tamal hierul hyvat tytot, Ei sua istua — nukuttau.
Эти улочки, проулочки He пройти — топко.
Хороши в деревне девушки, Посидишь — спать захочется. Фон. 1909/9
12
Бойкая девчонка предупреждает самонадеянного парня:
У меня миленков девять,
Я не знаю, что и делать. Пойду брошусь я в реку, Пускай сидят на берегу!
Фон. 1832/1
Ты не смейся, молодчага,
Я скорее осмею.
Ты приедешь меня сватать — Под окошком откажу!
Фон. 429/7
Видное место в репертуаре певиц занимают частушки на свадебную тематику:
Avua, toattoi, sarai verai, Открывай, отец, ворота,
Sulhazet net tullah. Женихи уж едут.
Vastoi, muamoi, vesselambah, Встречай, мама, веселей, Enzimazet ollah. Это ведь — первые.
Фон. 41/10
Встань, маменька, пораньше, Вымой горенку песком. Вымой желтеньким песком, Буду плакать голоском.
А. 95.
В обряде свадьбы и в свадебной поэзии (песнях, причитаниях) большую роль играла платок-косынка, которая была одним из символов девичьей «воли», девичества. Этот символ часто упоминается и в частушках.
Ildazen ко istuzin, Paikkazen poluCizin. Seiccen ildoa istuzin dai Igazeksi puuttuzin.
Вечер посидела бы — Платочек получила бы. Семь вечор сидела бы — Навеки я досталась бы. Фон. 984/12
Бывало и так, что парень, желая высмеять девушку, отказавшую ему при сватовстве, вывешивал на заборе подаренный ею в залог платок (16).
Kuldu kizaizeh moanitti, Sinne paivan menetti. Valgien paikan moanitti, Aidan nokkah azetti.
Милый на беседу звал — Целый день он потерял. Платочек белый выманил, На заборе вывесил.
Фон. 992/5
Своеобразной формой лирических частушек являются диалоги между будущими возможными невесткой и свекровью, рассказывающие о «высоком напряжении» в их отношениях:
Kullan muamo viestin ty5ndi:
— Neveskakse en otal Min§ vastah kaksi tyonnin:
— En ole ni tulemas!
Фон.
Pyha keski tulemas,
Kullan moamo kuolemas.
— KiellS moamos kuolemast,
da,
En ole ni tulemasl
Фон.
Мать милого весть прислала:
— Не возьму в невестки!
Я в ответ ей — два письма:
— И не собираюсь к вам. 882/1
Святой праздник наступает — Мать милого помирает.
Скажи матери, чтоб
не умирала — Я не собираюсь к вам!
984/12
Поэтика карельской частушки близка традиционным жанрам карельской лирики.
Большое число двухчастных поэтических текстов строится по типу художественного параллелизма — сопоставления картины природы с картиной из жизни человека:
Ela, piaSkfli, pezie luaji Kiviruoppahan keskeh. Ela, muamo, miehel anna Viijen velTeksen keskeh.
Ласточка, не вей гнезда На каменистом кряже.
Не отдай меня, мать, замуж В дом, где братьев пятеро. Фон. 1825/7
Для передачи тончайших психологических настроений возникают неповторимые поэтичные сравнения:
Vaste olin, muamo-rukku,
Sinun kadyt kukkaine.
A nygoi olen, muamo-rukku, Vieraz virmuheinSine.
Фон.
Я росла у маменьки, Словно полевой цветок.
А теперь чужая стала — Горькой травки стебелек. 1682/3
Koivu jo puuhuot kuavuttih Pihoila potkittavakse.
Kuldazeni minut jatti Kaikile sanottavakse.
Фон.
Березоньки повалились, Чтобы их топтали. Миленький меня оставил, Чтоб все осуждали. 235/10
Строятся частушки и на контрасте зачина и продолжения. Этот прием чаще употребляется частушках.
Keda pid§y, sida eule,
Se sorkkaizie Zialiddoy.
Keda ei ni piddne,
Se go lub’ovaa luadii.
Фон.
в юмористических и сатирических
Кого надо, того нет,
Тот ноженьки жалеет.
А кого не надо бы,
Тот про любовь говорит.
1301/3
Kolhozniekat-udarniekat Yot ja paivat ruadau. Brigadierat-humalniekat Heinytukuz muatah.
Колхозники-ударники День и ночь работают. Бригадиры-пьяницы В стоге сена спят.
Фон. 87/10
В поэтических текстах сквозного развития вторые два стиха продолжают мысль, начатую в первой части.
Oi, pajoine, pajoine,
Ku pajoizen tah dakatah. Mid enambah dakatah, Sid enambah pajatan.
Ой, песня, песенка, Бранят меня за песенку. Чем больше бранят,
Тем больше я пою.
Фон. 882/1
Частушки-иносказания достигают большой поэтической ярко*
сти.
Oh, muista olen mussikaine, Kuldazesta — mandikkaine, Muista olen polveh suah, Kuldazesta ordeh suah.
Фон.
Oli miula hobiene kol’dane,
Kolme kullaista kivytta.
Cuasun aigoa gul’aidin,
Siihi kivyt igraidin.
Фон.
Для других-то я — черничка,
А для милого—земляничка. Для других я —до колена,
А для милого — до матицы. 1725/5
Имела я серебряно колечко С тремя золотыми камушками. Часик погуляла я —
Проиграла камушки.
(Сменила на обручальное
кольцо.)
1721/10
В иносказательной форме в частушке могут отражаться и тра* гические события:
Menin meddah, koivun leikkain, Mauroityvi kandoi on.
Tahtoin istuo talven kaiken, Kalman leivan syojai on.
Фон.
Пошла в лес, срубила березу, Под пенечком — муравьи. Хотела погулять всю зиму — Уснул милый вечным сном. (Букв.: «Ест могильный
хлеб».)
984/10
Иногда частушка заимствует
Ala, muamo, liijal баккиа,
Enhai ole igine.
Vahan ajan peraz roimmoz Loittoine vierahaine.
Фон.
Ala avua mami-rukku,
Suvituulel ikkunaa.
Minun valgiet vallat jaahah Suuren бирип ikkunal.
Фон.
метафору из свадебной лирики:
Не ругай меня, мама,
Я же ведь не вечная.
Через мало время буду Гостюшкой далекою.
1301/1
Маменька, не открывай,
Окна при южном ветре. Останутся мои белы волюшки На окне в красном углу.
417/3
Поэтический текст этой частушки прямо перекликается с мотивами причитаний, в которых девушка оставляет свою «белую волюшку» в родном доме в разных местах, в том числе и в большом углу с образами и иконами. .
Между многими текстами карельских и русских частушек есть несомненная близость. Вот несколько примеров карельской и русской версий одной и той же частушки на одну и ту же тему.
Nouze, muamo, maguamasta,
Выстань, маменька, пораньше, Вымой в горенке беленько. Вымой на столе кружок — Придет сватать женишок.
Peze 1аиба1 peskun kel. Mina huomei miehel menen Sina kaimua itkun kel.
Фон. 1412/6
da,
Встань-ко, матушка, пораньше, Вымой лавочки беленько. Вымой желтым их песком Сядь, поплачь-ко голоском.
Menin теббаЬ, koivun pissin, Tulin kodih — kuadunu.
MidahSn on kuadunu,
Kullan va66a on puadunu.
Фон.
Кто-то белую березку У дорожки подрубил.
Мою молодость миленочек Напрасно погубил.
Фон.
Ота muamo, mard’oi muamo, . Kael kattan, toizel auttau. Vieraz muamo viluskoittau, Potkal unen porottau.
1520/4
У своей у родной маменьки Поспишь да полежишь.
У чужой у лиходейки
Не доешь да побежишь! (18)
992/10
Фольклористам-филологам предстоит решить, в каких формах шел обмен «фондами» частушечных текстов. То ли это переводы с одного языка на другой, то ли версии текстов на одну тематику.
* * *
О русской частушке говорится, что «...это не частушка, под которую нельзя плясать» (18, с. 16). О карельских напевах частушек этого не скажешь. Они размеренны по ритмике, по темпу, поются в очень спокойной манере, не имеющей ничего общего с плясками. В южной и средней Карелии сами исполнители в отличие. от «долгих» кадрильных песен называют их lyhytpajo — короткая песня (3).
Возможно, что карельские напевы частушек стали возникать под влиянием русских образцов. Однако, по мере формирования в особый музыкальный жанр, мелодика карельской частушки вбирала в себя интонации карельских традиционных песен, главным образом, эпических песен и причитаний. Эти интонации очень тесно сплелись в частушечных напевах, придав им большую самобытность, отличающую их, как уже отмечалось, от русских частушек (см. №№ 24, 29, 40). Близость к эпическим мелодиям проявляется в размеренности ритмики, спокойном характере исполнения, сходстве мелодических оборотов: восходящие квинтовые интонации в начале напевов, двузвучные внутрислоговые мелодические обороты.
Мелодика причитаний как интонационный источник ощущается в нисходящем мелодическом движении и минорном наклонении напевов частушек. Некоторые из них, несмотря на четкую форму и ритмику, представляют собой видоизменение мотива причитания. Ср., например, напев № 60, записанный от М. Г. Михеевой в дер. Клюшина Гора, с причитаниями № 26, 27 из сборника «Карельские причитания» (7).
Напев № 40, записанный от Молчиной в с. Куйтежи с напевом № 34 из того же сборника:
Напев частушки № 64, записанной в с. Сельга-Погост от Травиной, очень сходен с причитанием А. Никифоровой из сборника песен Л. Кершнер (4). Сходство основано на употреблении в частушках ангемитонных оборотов, встречающихся в карельских причитаниях.
Есть напевы частушек, интонационно сходные с карельскими лирическими песнями. Но квартово-квинтовые попевки с синкопированными или пунктирными ритмическими оборотами не получают развития, характерного для карельских лирических песен. Эти частушки имеют одночастную форму.
Большая часть карельских частушек образует две группы родственных напевов. Напевы каждой группы соотносятся между собой как близкие мелодические версии. К первой группе карельских частушечных напевов можно отнести одночастные напевы типа АА, АА], соответствующие двустишию. Форма их складывается из вариантного повтора одной мелодической фразы с преобладанием нисходящего движения (См. 41, 42, 81).
Напевы второй группы имеют 5—6 амбитус с полутоном между второй и третьей ступенями, двухчастную мелодическую структуру типа АВ, соответствующую четверостишию. Нисходящему в объеме всего звукоряда мелодическому движению в первой части напева противопоставляется волнообразное движение во второй его части с двузвучными внутрислоговыми оборотами. Характерное отличие напевов этой группы — окончание первой части на основном тоне и многократное повторение его в начале второй фразы.
Напев О. П. Ефимовой из дер. Судалица Олонецкого района (№ 32) примыкает к этой группе сходством второй части напева, но отличается зачином. Мажорное наклонение, восходящий квинтовый шаг от тоники в ритме
М J
придает напеву решительный характер, отличный от других напевов этой группы. (См. также напев № 31.) Кроме этого в напевах № 32 и 33 в начале второй части обращает на себя внимание подчеркнутая цезура с нисходящим от тоники квартовым «выдохом», нарушающим временную симметрию структуры. Отдельные оригинальные интонационные ходы способствуют индивидуализации этих в общем-то сходных напевов. Так, в напевах, записанных в Верхнем Олонце (№ 29) и в Ведлозере (№ 23), выделяется мелодический ход на уменьшенную квинту. Встречается варьирование высотного положения терцового и секстового тонов. В напеве Никитиной из с. Мегрега встречается параллельно-переменный лад и черты миксолидийского лада.
В сегозерских напевах выделяются одночастные напевы с пунктирным ритмом, с использованием более широких интервалов (См: № 71, 72, 74). Интересно, что все эти напевы начинали петь с одним и тем же текстом, широко бытующим в Карелии: On jo шеб-6assa kaunehutta, Исполнительница Л. А. Денисова рассказала, что эти частушки пели в лесу (чтобы не потерять друг друга), когда собирали ягоды и грибы, на полевых работах. Видимо, пунктирный ритм вообще характерен для напевов сегозерских частушек и, возможно, он связан с пастушьими песнями. (См. Керш-нер, с. 20, пастушья песня «Луглуони, лаглуони», см. также частушку, записанную в с. Паданы в 1957 г. (4).
Многие частушечные тексты поются на напевы традиционных лирических песен (№№ 1, 61), хороводных песен (№№ 81, 83), часто напоминающих напевы пийрилейкки (карельских хороводных песен) по характерному для них ритмическому дроблению (№ 8, 87).
20
Русские частушечные напевы, усвоенные карелами, однотипны. На них поется, особенно в средней Карелии, много частушек на карельском языке. Многие из этих напевов исполнительницы постарались приблизить к карельским мелодиям. Поют их в спокойном умеренном темпе, в напевах появляются внутрислоговые мелодические обороты, иногда вместо обычного
что придает напеву мягкость и плавность (№ 69).
Карельские частушки исполняются без сопровождения. Раньше их пели в основном девушки, но были и мужские частушки.
«...Частушка как жанр, как стабильная форма сложилась в результате длительной эволюции и стоит не в начале, а в конце развития» (19). Замечание, высказанное В. С. Бахтиным в адрес русской частушки, справедливо и по отношению к карельской частушке. Она является новым этапом в развитии национальной песенной традиции.
В сборнике наряду с карельскими текстами приводятся и частушки на русском языке, которые бытуют среди карельского населения. Карельские тексты снабжены подстрочными переводами на русский язык. Сделана попытка передать смысл оригинала максимально точно.
В примечаниях к частушкам указывается номер фонотеки, место записи, приводятся сведения о публикациях версий отдельных текстов и напевов. Первая цифра после Фон. (Фонотека) обозначает номер кассеты, вторая — порядковый номер записи в кассете. Напевы песен публикуются в сборнике в нотациях составителя.
Условные обозначения в нотациях звукозаписей:
1. В нотациях сохранен звуковысотный уровень, принятый исполнителем во время звукозаписи.
2. Мелодии, звучащие в малой октаве, даются в скрипичнотеноровом ключе (звучание на октаву ниже нотации).
3. Двойная черточка над системой означает окончание музыкальной строфы.
4. Знак V обозначает перерыв в эвучании, глубокий выдох.
Составитель искренне благодарит всех собирателей, чьи записи вошли в данный сборник.
Выражаю также признательность лаборантке сектора З.М. Трофимчик за оказанную помощь в техническом оформлении сборника.