О БЫЛИННЫХ СКАЗИТЕЛЯХ КАРЕЛИИ
Просмотров: 2305
Карелия: сказители былин
«Русская Школа» фольклористики выработала классическую форму издания сборников былин по сказителям, со вступительной статьей о них и с характеристикой не только сюжетов, но и вариантов. Тип такого издания оказался очень устойчивым. Это обусловлено тем, что творчество сказителей было непреходящей темой нашего былиноведения.
Ею занимались собиратели XIX века, начиная с П. Н. Рыбникова и А. Ф. Гильфердинга, а также советские фольклористы — Б. М. и Ю. М. Соколовы, А. М. Астахова, В. И. Чичеров и другие. Изучение сказительского искусства, типов исполнительства сопровождалось параллельным исследованием поэтики былинного текста, поскольку этого требовала сама методика сравнения вариантов. Наиболее простые и продуктивные приемы анализа вариантов предложила А. М. Астахова в известном вступлении к первому тому «Былин Севера». Сопоставление текстов проводилось на сюжетно-композиционном и «стилевом» уровнях. А. М. Астахова классифицировала исполнителей по тому, как они воспринимают былины и передают их. Результатом явилось выделение трех типов сказителей: 1) сказители-передатчики, «перенявшие тексты совершенно или почти точно в таком же виде их передающие»; 2) сказители, которые усвоили «общий остов» и в процессе исполнения выработали свой текст; 3) сказители-импровизаторы.
Классификация А. М. Астаховой во многом оправдала себя в приложении к богатому былинному материалу Заонежья, Пудожа, Печоры и Зимнего Берега. Ценность ее выходит за пределы частного вопроса. Перед нами одна из попыток разобраться в механизме передачи и существования эпических текстов как текстов фольклорных, отличных по структуре и способу функционирования от привычных нам литературных, авторских текстов.
И все же в работе А. М. Астаховой о сказителях чувствуется инерция литературоведческого подхода к фольклору. Современная теория художественного текста уже не довольствуется прежними положениями и конкретными приемами членения канонических фольклорных текстов. Основываясь на известной
в структурной лингвистике аналогии между языком и фольклором, американские исследователи М. Парри <и А. Б. Лорд использовали более строгие лингвистические методы анализа эпических текстов, сочетая их с традиционным подходом *. Внимание сосредоточивалось не только и не столько на повествовании, но и на словесных компонентах — «эпических формулах» и «формульных выражениях». Были открыты способы их варьирования по законам «формульной грамматики». Сущность ее заключается в том, что словесные элементы текста заменяются друг на друга и сочетаются с другими по принципу фольклорной синонимии, которая ставит определенные границы варьированию. Обучение сказительству как раз и сводится к усвоению правил этой «формульной грамматики» на опыте, а затем к совершенствованию этих навыков, если созданы благоприятные условия для творчества.
Учитывая общие положения структуральной теории текста, можно и следует скорректировать методики А. М. Астаховой и М. Пэрри —А. Б. Лорда. Для сопоставления былинных вариантов может быть предложена следующая типологическая шкала: 1) уровень повествовательных единиц — мотивов (сюжетно-композиционный); 2) уровни словесных единиц: а) строф или сверхфразовых единств, объединяющих группы строк (фраз) по ряду признаков; б) строк (фраз) — их компонентов, которые, в свою очередь, включают в) «эпические формулы» (словосочетания устойчивого типа), г) «эпические лексемы» (слова). В пределах «эпических лексем» варьируют д) морфемы и фонемы. Таким образом расширяется круг признаков, по которым сопоставляются тексты. Для определения типа исполнителя важно учитывать не только диапазон и приемы варьирования текста, но и материал для варьирования. Им бывает «эпический запас», присущий данной былине, общеэпический фонд, другие фольклорные жанры и их тексты. Традиционность былин сказителей также является типологическим определителем их творчества
Объем и жанр вступительной статьи ограничивают анализ сказительского искусства на всех предложенных уровнях. Специальное исследование с элементами статистики сделает это намного лучше и точнее. Наша задача скромнее: хотя бы по наиболее главным признакам — сюжету, композиции и строке — выяснить характер исполнения и сгруппировать сказителей, представленных в сборнике, по типам.
Изучение эпического сказителя и носителя фольклора вообще по сути дела сводится к анализу правил запоминания текстов, количественного и качественного учета этих приемов. При этом речь идет не о памяти в общепринятом понимании, а о жанровой памяти на данный тип фольклорных текстов, обладающих своей организацией и своими закономерностями бытования в традиционном крестьянском быту.
Структура былинной, шире — эпической, памяти отражает структуру былинного текста. Именно поэтому эпическую память можно определить как способность сказителя отбирать, хранить и воспроизводить те или иные элементы эпического текста в их взаимосвязях друг с другом, в результате чего и рождается былина как целое.
Все эти рассуждения становятся осязаемыми, когда начинается сопоставление текстов учителя и ученика и повторных записей от одного исполнителя. Законы «формульной грамматики» объясняют лишь общие закономерности эпического творчества, не выделяя в нем подтипов. Подтип эпической памяти (или типы ее) характеризуется рядом черт: количественной стороной — диапазоном варьирования, выбором преобладающих для данного типа способов запоминания текстов; качественной— созданием текста, который в разной степени «удален» от «первоисточника» — текстов учителя или других вариантов сказителя; каноничностью семантических категорий (пространства и времени, поведения персонажей и т. д.) и структурных уровней.
В предисловии уже говорилось о том, что в сборник включены былины известных науке сказителей и тех, с которыми встречаемся здесь впервые. Такая публикация облегчает работу над творчеством сказителей: появился новый и доступный всем материал для сравнения текстов, записанных от сказителей в разное время. На его основе есть возможность более определенно высказаться о типе того или иного исполнителя.
Начнем с тех, кого А. М. Астахова назвала сказителями-«передатчиками». Эти исполнители фиксируют конкретные текстовые единицы, их набор, связи и последовательность в тексте. Близость вариантов их настолько велика, что иногда создается впечатление заученности текста. Модели почти не используются в их сказительской практике. Былины этой группы сказителей, как правило, строго эпичны, они почти всегда поются — не зря А. М. Астахова называла их стиль «классическим». К таким исполнителям принадлежит А. Ф. Трухавая из Заонежья. Былины ее впервые опубликованы А. М. Астаховой во втором томе «Былин Севера» (№ 148—151). Уже тогда собирательница отметила «твердое знание текста» сказительницей и высокие художественные достоинства большинства ее былин. Повторные записи Е. П. Родиной в 1938 году позволяют отнести А. Ф. Трухавую к первому типу исполнителей.
Сравним фрагмент «Первый бой Добрыми со змеем» из былины о Добрыне и змее (Аст., № 148, сб., № 16). Обозначим цифрами набор мотивов из записи А. М. Астаховой: 1—Добрыня
просит мать отпустить его к Пучай-реке, 2 — мать не дает ему разрешения, 3 — Добрыня нарушает запрет матери, 4 — Добры-ня седлает коня, 5 — Добрыня едет к Пучай-реке, 6 — формула времени, 7 — Добрыня приезжает к Пучай реке, 8 — Добрыня слезает с коня, 9 — Добрыня ныряет в реку, 10 — Добрыня благополучно выплывает из реки, 11—Добрыня вспоминает наказ матери, 12 — появляется змей, 13 — змей нападает на Добрыню, 14 — Добрыня пугается, 15 — Добрыня берет шапку «земли греческой», 16 —Добрыня бьет змея шапкой, 17 — змей просит Добрыню побрататься с ним, 18 — змей кладет запрет на себя, 19 — змей кладет запрет на Добрыню, 20 — змей и Добрыня разъезжаются. Тот же набор мотивов характеризует и опубликованный в нашем сборнике вариант. Сюжетно-композиционная схема обоих вариантов выглядит так:
Act., № 148 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Сб., № 16 + + + + + 4* + + + + + + + +
Act., № 148 15 16 17 18 19 20
Сб., № 16 + + + + + +
При повторном исполнении А. Ф. Трухавая в точности воспроизвела как набор мотивов, так и последовательность их во фрагменте.
Разумеется, даже у сказителей 1-го типа подобное буквальное повторение сюжетно-композиционного уровня текста встретишь не всегда. Такой максимальной стабильностью обладают лишь отдельные, хотя и довольно крупные фрагменты (см., например, примечания к былине о Добрыне и змее, № 16, о Дюке Степановиче, № 18, о Ставре, № 17). А. Ф. Трухавая пропускает или включает несюжетообразующие мотивы или такие сюжетообразующие, присутствие которых в былине не приводит к заметным смысловым сдвигам в повествовании, а сохраняет былину в пределах прежнего варианта.
Сказанное относится и к словесным уровням текстов А. Ф. Трухавой. Правда, как и у всех без исключения исполнителей, словесная сторона текстов гораздо подвижнее, изменчивее, нежели повествовательная. В анализируемых двух отрывках из былины о Дюке подчеркнем несовпадающие словесные компоненты стихов (Act., № 149, сб., № 18):
Как поехал ведь боярин Дюк Степанович, Положил-то он заветы крепкие:
Что ведь дома-то стоять заутреню,
А во Кеев-град поспеть надоть к обеденки.
Перва застава приходит а й великая:
Пришли горушки-то потолкучии,
Только горушки растоунулись— не стоунулись. Всё ли Бурушка-Кавурушка проскакивал,
Уж он маленький косматенький провёртывал, Берега-то вси озёра промеж йог опускал,
С горы на гору да с холмы на холму.
И другой застава приходит да й великая: Пришли птиценьки-то тут да й поклевучии.
Не успели птицы крылышков расправливати, Всё ли Бурушка-М. Пашковой, хотя и мала по объему, но также претерпела значительные для такого текста изменения (о них см. в примечаниях к № 24).
Сказительница сама сознавала текучесть своих текстов: «Не • много слыхала, а остальное сама» (Парил.— Сойм., с. 24). Импровизационные навыки А. М. Пашковой как причитальщицы, стремление к пшхолопйческому мотивированию поступков, характерное для жанра причитаний, оказали несомненное воздействие на тип воспроизведения былин, на их каноничность, По справедливому замечанию Г. Н. Париловой и А. Д. Соймонова, «она принадлежит к числу сказителей-творцов, у которых индивидуальное начало проявляется особенно сильно» (Парил.— Сойм., с. 24). Эпическая память сказительницы отмечена
ярко выраженным «грамматизмом», то есть способностью легко манипулировать единицами различных уровней, соединять их друг с другом в единый текст. Для А. М. Пашковой актуальны смысловые и структурные доминанты текста — сюжетообразующие мотивы, строфы и строки, являющиеся носителями этого основного смысла, а в строках — опорные в смысловом и структурном отношении эпические лексемы. Материалом для импровизаций служат не только эпические, но и общефолвклорные и бытовые познания сказительницы. Итогом подобного свободного отношения к текстам явилось возникновение новых редакций и версий сюжетов. Одним из доказательств импровизационной природы искусства А. М. Пашковой следует считать создание продуманных и мотивированных контаминаций, которые в основном принадлежат ей самой (ом. былины в нашем сборнике и в сборнике «Былины Пудожского края»). А. М. Пашкова, безусловно, более традиционна, нежели, например, знаменитая Марфа Крюкова, однако наряду с такими сказителями, как Г. А. Якушов, П. С. Пахолова, сестра Марфы Крюковой, И. Т. Фофанов и другие, она принадлежит к IV-му, импровизационному типу исполнителей.
В сборник включены и былины пудожских сказителей А. С. Логинова, А. А. Портнягина, которые знали по нескольку довольно редких былин («Наезд литовцев» А. А. Портияшна, «Иван Годин они ч» А. С. Логинова). Тексты этих исполнителей отличаются хорошей сохранностью сюжета и композиции, несмотря на то, что они не пелись, а оказывались. Хотя стилистика текстов и позволяет сделать некоторые наблюдения над манерой их восприятия и воспроизведения, отсутствие повторных записей от сказителей затрудняет исследование их творчества.
Нами опубликованы неизвестные ранее былины И. Т. Фофанова, духовные стихи и баллады С. €. Фофановой, которые по своим эстетическим достоинствам заслуживают быть обнародованными.
Расширилось и наше представление о районах бытования некоторых сюжетов. Из всего объема русских эпических песен, имеющихся в Научном архиве Карельского филиала АН СССР, большая часть записей былин приходится на Пудожский район и Заонежье. Здесь былинная традиция была гораздо богаче и разнообразнее, чем в Поморье. Наиболее распространенными являлись героические былины. В записях из Поморья преобладают духовные стихи, былины новеллистического характера, баллады. Среди них выделяются по своему содержанию духовные стихи цеэпического склада. Они посвящены описанию жизни монахов и пустынников, философским размышлениям о жизни и смерти. По-видимому, большое влияние на развитие этих жанров в Поморье оказало старообрядчество. Таким образом, тот архивный материал, который послужил основой для
настоящего сборника, еще раз подтверждает вывод А. М. Астаховой о неравномерном распространении эпической традиции, состава и характера эпических репертуаров на Русском Севере.
Привлечение новых материалов из архива Карельского филиала АН СССР открыло нам имена новых сказителей Карелии, которые незаслуженно забыты, хотя их репертуар и его художественные достоинства несомненно вызывают интерес. Расширилось и наше представление о районах бытования некоторых сюжетов. Публикация вариантов былин уже известных фольклористике сказителей способствовала выяснению типологических характеристик их творчества и места в севернорусской былинной традиции.
Ею занимались собиратели XIX века, начиная с П. Н. Рыбникова и А. Ф. Гильфердинга, а также советские фольклористы — Б. М. и Ю. М. Соколовы, А. М. Астахова, В. И. Чичеров и другие. Изучение сказительского искусства, типов исполнительства сопровождалось параллельным исследованием поэтики былинного текста, поскольку этого требовала сама методика сравнения вариантов. Наиболее простые и продуктивные приемы анализа вариантов предложила А. М. Астахова в известном вступлении к первому тому «Былин Севера». Сопоставление текстов проводилось на сюжетно-композиционном и «стилевом» уровнях. А. М. Астахова классифицировала исполнителей по тому, как они воспринимают былины и передают их. Результатом явилось выделение трех типов сказителей: 1) сказители-передатчики, «перенявшие тексты совершенно или почти точно в таком же виде их передающие»; 2) сказители, которые усвоили «общий остов» и в процессе исполнения выработали свой текст; 3) сказители-импровизаторы.
Классификация А. М. Астаховой во многом оправдала себя в приложении к богатому былинному материалу Заонежья, Пудожа, Печоры и Зимнего Берега. Ценность ее выходит за пределы частного вопроса. Перед нами одна из попыток разобраться в механизме передачи и существования эпических текстов как текстов фольклорных, отличных по структуре и способу функционирования от привычных нам литературных, авторских текстов.
И все же в работе А. М. Астаховой о сказителях чувствуется инерция литературоведческого подхода к фольклору. Современная теория художественного текста уже не довольствуется прежними положениями и конкретными приемами членения канонических фольклорных текстов. Основываясь на известной
в структурной лингвистике аналогии между языком и фольклором, американские исследователи М. Парри <и А. Б. Лорд использовали более строгие лингвистические методы анализа эпических текстов, сочетая их с традиционным подходом *. Внимание сосредоточивалось не только и не столько на повествовании, но и на словесных компонентах — «эпических формулах» и «формульных выражениях». Были открыты способы их варьирования по законам «формульной грамматики». Сущность ее заключается в том, что словесные элементы текста заменяются друг на друга и сочетаются с другими по принципу фольклорной синонимии, которая ставит определенные границы варьированию. Обучение сказительству как раз и сводится к усвоению правил этой «формульной грамматики» на опыте, а затем к совершенствованию этих навыков, если созданы благоприятные условия для творчества.
Учитывая общие положения структуральной теории текста, можно и следует скорректировать методики А. М. Астаховой и М. Пэрри —А. Б. Лорда. Для сопоставления былинных вариантов может быть предложена следующая типологическая шкала: 1) уровень повествовательных единиц — мотивов (сюжетно-композиционный); 2) уровни словесных единиц: а) строф или сверхфразовых единств, объединяющих группы строк (фраз) по ряду признаков; б) строк (фраз) — их компонентов, которые, в свою очередь, включают в) «эпические формулы» (словосочетания устойчивого типа), г) «эпические лексемы» (слова). В пределах «эпических лексем» варьируют д) морфемы и фонемы. Таким образом расширяется круг признаков, по которым сопоставляются тексты. Для определения типа исполнителя важно учитывать не только диапазон и приемы варьирования текста, но и материал для варьирования. Им бывает «эпический запас», присущий данной былине, общеэпический фонд, другие фольклорные жанры и их тексты. Традиционность былин сказителей также является типологическим определителем их творчества
Объем и жанр вступительной статьи ограничивают анализ сказительского искусства на всех предложенных уровнях. Специальное исследование с элементами статистики сделает это намного лучше и точнее. Наша задача скромнее: хотя бы по наиболее главным признакам — сюжету, композиции и строке — выяснить характер исполнения и сгруппировать сказителей, представленных в сборнике, по типам.
Изучение эпического сказителя и носителя фольклора вообще по сути дела сводится к анализу правил запоминания текстов, количественного и качественного учета этих приемов. При этом речь идет не о памяти в общепринятом понимании, а о жанровой памяти на данный тип фольклорных текстов, обладающих своей организацией и своими закономерностями бытования в традиционном крестьянском быту.
Структура былинной, шире — эпической, памяти отражает структуру былинного текста. Именно поэтому эпическую память можно определить как способность сказителя отбирать, хранить и воспроизводить те или иные элементы эпического текста в их взаимосвязях друг с другом, в результате чего и рождается былина как целое.
Все эти рассуждения становятся осязаемыми, когда начинается сопоставление текстов учителя и ученика и повторных записей от одного исполнителя. Законы «формульной грамматики» объясняют лишь общие закономерности эпического творчества, не выделяя в нем подтипов. Подтип эпической памяти (или типы ее) характеризуется рядом черт: количественной стороной — диапазоном варьирования, выбором преобладающих для данного типа способов запоминания текстов; качественной— созданием текста, который в разной степени «удален» от «первоисточника» — текстов учителя или других вариантов сказителя; каноничностью семантических категорий (пространства и времени, поведения персонажей и т. д.) и структурных уровней.
В предисловии уже говорилось о том, что в сборник включены былины известных науке сказителей и тех, с которыми встречаемся здесь впервые. Такая публикация облегчает работу над творчеством сказителей: появился новый и доступный всем материал для сравнения текстов, записанных от сказителей в разное время. На его основе есть возможность более определенно высказаться о типе того или иного исполнителя.
Начнем с тех, кого А. М. Астахова назвала сказителями-«передатчиками». Эти исполнители фиксируют конкретные текстовые единицы, их набор, связи и последовательность в тексте. Близость вариантов их настолько велика, что иногда создается впечатление заученности текста. Модели почти не используются в их сказительской практике. Былины этой группы сказителей, как правило, строго эпичны, они почти всегда поются — не зря А. М. Астахова называла их стиль «классическим». К таким исполнителям принадлежит А. Ф. Трухавая из Заонежья. Былины ее впервые опубликованы А. М. Астаховой во втором томе «Былин Севера» (№ 148—151). Уже тогда собирательница отметила «твердое знание текста» сказительницей и высокие художественные достоинства большинства ее былин. Повторные записи Е. П. Родиной в 1938 году позволяют отнести А. Ф. Трухавую к первому типу исполнителей.
Сравним фрагмент «Первый бой Добрыми со змеем» из былины о Добрыне и змее (Аст., № 148, сб., № 16). Обозначим цифрами набор мотивов из записи А. М. Астаховой: 1—Добрыня
просит мать отпустить его к Пучай-реке, 2 — мать не дает ему разрешения, 3 — Добрыня нарушает запрет матери, 4 — Добры-ня седлает коня, 5 — Добрыня едет к Пучай-реке, 6 — формула времени, 7 — Добрыня приезжает к Пучай реке, 8 — Добрыня слезает с коня, 9 — Добрыня ныряет в реку, 10 — Добрыня благополучно выплывает из реки, 11—Добрыня вспоминает наказ матери, 12 — появляется змей, 13 — змей нападает на Добрыню, 14 — Добрыня пугается, 15 — Добрыня берет шапку «земли греческой», 16 —Добрыня бьет змея шапкой, 17 — змей просит Добрыню побрататься с ним, 18 — змей кладет запрет на себя, 19 — змей кладет запрет на Добрыню, 20 — змей и Добрыня разъезжаются. Тот же набор мотивов характеризует и опубликованный в нашем сборнике вариант. Сюжетно-композиционная схема обоих вариантов выглядит так:
Act., № 148 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Сб., № 16 + + + + + 4* + + + + + + + +
Act., № 148 15 16 17 18 19 20
Сб., № 16 + + + + + +
При повторном исполнении А. Ф. Трухавая в точности воспроизвела как набор мотивов, так и последовательность их во фрагменте.
Разумеется, даже у сказителей 1-го типа подобное буквальное повторение сюжетно-композиционного уровня текста встретишь не всегда. Такой максимальной стабильностью обладают лишь отдельные, хотя и довольно крупные фрагменты (см., например, примечания к былине о Добрыне и змее, № 16, о Дюке Степановиче, № 18, о Ставре, № 17). А. Ф. Трухавая пропускает или включает несюжетообразующие мотивы или такие сюжетообразующие, присутствие которых в былине не приводит к заметным смысловым сдвигам в повествовании, а сохраняет былину в пределах прежнего варианта.
Сказанное относится и к словесным уровням текстов А. Ф. Трухавой. Правда, как и у всех без исключения исполнителей, словесная сторона текстов гораздо подвижнее, изменчивее, нежели повествовательная. В анализируемых двух отрывках из былины о Дюке подчеркнем несовпадающие словесные компоненты стихов (Act., № 149, сб., № 18):
Как поехал ведь боярин Дюк Степанович, Положил-то он заветы крепкие:
Что ведь дома-то стоять заутреню,
А во Кеев-град поспеть надоть к обеденки.
Перва застава приходит а й великая:
Пришли горушки-то потолкучии,
Только горушки растоунулись— не стоунулись. Всё ли Бурушка-Кавурушка проскакивал,
Уж он маленький косматенький провёртывал, Берега-то вси озёра промеж йог опускал,
С горы на гору да с холмы на холму.
И другой застава приходит да й великая: Пришли птиценьки-то тут да й поклевучии.
Не успели птицы крылышков расправливати, Всё ли Бурушка-М. Пашковой, хотя и мала по объему, но также претерпела значительные для такого текста изменения (о них см. в примечаниях к № 24).
Сказительница сама сознавала текучесть своих текстов: «Не • много слыхала, а остальное сама» (Парил.— Сойм., с. 24). Импровизационные навыки А. М. Пашковой как причитальщицы, стремление к пшхолопйческому мотивированию поступков, характерное для жанра причитаний, оказали несомненное воздействие на тип воспроизведения былин, на их каноничность, По справедливому замечанию Г. Н. Париловой и А. Д. Соймонова, «она принадлежит к числу сказителей-творцов, у которых индивидуальное начало проявляется особенно сильно» (Парил.— Сойм., с. 24). Эпическая память сказительницы отмечена
ярко выраженным «грамматизмом», то есть способностью легко манипулировать единицами различных уровней, соединять их друг с другом в единый текст. Для А. М. Пашковой актуальны смысловые и структурные доминанты текста — сюжетообразующие мотивы, строфы и строки, являющиеся носителями этого основного смысла, а в строках — опорные в смысловом и структурном отношении эпические лексемы. Материалом для импровизаций служат не только эпические, но и общефолвклорные и бытовые познания сказительницы. Итогом подобного свободного отношения к текстам явилось возникновение новых редакций и версий сюжетов. Одним из доказательств импровизационной природы искусства А. М. Пашковой следует считать создание продуманных и мотивированных контаминаций, которые в основном принадлежат ей самой (ом. былины в нашем сборнике и в сборнике «Былины Пудожского края»). А. М. Пашкова, безусловно, более традиционна, нежели, например, знаменитая Марфа Крюкова, однако наряду с такими сказителями, как Г. А. Якушов, П. С. Пахолова, сестра Марфы Крюковой, И. Т. Фофанов и другие, она принадлежит к IV-му, импровизационному типу исполнителей.
В сборник включены и былины пудожских сказителей А. С. Логинова, А. А. Портнягина, которые знали по нескольку довольно редких былин («Наезд литовцев» А. А. Портияшна, «Иван Годин они ч» А. С. Логинова). Тексты этих исполнителей отличаются хорошей сохранностью сюжета и композиции, несмотря на то, что они не пелись, а оказывались. Хотя стилистика текстов и позволяет сделать некоторые наблюдения над манерой их восприятия и воспроизведения, отсутствие повторных записей от сказителей затрудняет исследование их творчества.
Нами опубликованы неизвестные ранее былины И. Т. Фофанова, духовные стихи и баллады С. €. Фофановой, которые по своим эстетическим достоинствам заслуживают быть обнародованными.
Расширилось и наше представление о районах бытования некоторых сюжетов. Из всего объема русских эпических песен, имеющихся в Научном архиве Карельского филиала АН СССР, большая часть записей былин приходится на Пудожский район и Заонежье. Здесь былинная традиция была гораздо богаче и разнообразнее, чем в Поморье. Наиболее распространенными являлись героические былины. В записях из Поморья преобладают духовные стихи, былины новеллистического характера, баллады. Среди них выделяются по своему содержанию духовные стихи цеэпического склада. Они посвящены описанию жизни монахов и пустынников, философским размышлениям о жизни и смерти. По-видимому, большое влияние на развитие этих жанров в Поморье оказало старообрядчество. Таким образом, тот архивный материал, который послужил основой для
настоящего сборника, еще раз подтверждает вывод А. М. Астаховой о неравномерном распространении эпической традиции, состава и характера эпических репертуаров на Русском Севере.
Привлечение новых материалов из архива Карельского филиала АН СССР открыло нам имена новых сказителей Карелии, которые незаслуженно забыты, хотя их репертуар и его художественные достоинства несомненно вызывают интерес. Расширилось и наше представление о районах бытования некоторых сюжетов. Публикация вариантов былин уже известных фольклористике сказителей способствовала выяснению типологических характеристик их творчества и места в севернорусской былинной традиции.
Русские эпические песни Карелии / Изд. подготовила Н. Г. Черняева. Петрозаводск: Карелия, 1981,— стр8-30