Карельские грамоты: Русско-карельский словарик
Просмотров: 1719
Грамота 403
Новгород, {1360–1380}
Раскоп случайная находка,
Условная дата: 1360–1380, cтратиграфическая дата: нет
Содержание: Русско-карельский словарик.
Новгород, {1360–1380}
Раскоп случайная находка,
Условная дата: 1360–1380, cтратиграфическая дата: нет
Содержание: Русско-карельский словарик.
У Марка коробея. У Гымуева брата полуторе белки в Сандалакши. У Мунданахта 2 беле. У Пюхтино коробея. То в Погии у наймита белка.
кисело церево
вели хапала социле кохти
соромо кяски кюзувелекадониндалы
гулкия
(Арциховский, 1963, с. 103—104).
Грамота найдена при рытье котлована, примыкавшего к Неревскому раскопу. Стратиграфической даты не имеет. Палеографические приметы позволяют отнести запись к XIV в.
Почерк грамоты близок к «письмам Григория», но отнесение к ним бересты № 403 может быть лишь предположительным (Медынцева, 1984, с. 66—67). Основной текст (в верхней части бересты) представляет собой запись повинностей или долгов и по смыслу примыкает к письмам № 278 и № 130. Упомянутые топонимы были разысканы А. В. Арциховским среди деревень Кирьяжского погоста в писцовой книге Вотской пятины 1500 г. (см.: Переписная окладная книга .., 1852, с. 120—139). Антропонимы, за исключением крестильного имени Марк, имеют прибалтийско-финское звучание (Хелимский, 1986, с. 258). «Наймитом», видимо, именуется феодально-зависимый человек типа «закупа» (Черепнин, 1969, с. 220).
Разделенный на группы слов текст в нижней части бересты определен Е. А. Хелимским как русско-прибалтийско-финский глоссарий: русскому «соромо» (срам) соответствует «гулкия» (фин. hulkiä, кар. hulkie — брезгать, гнушаться); рус. «вели»— «кяски» (фин., кар., вепс. käske — вели, прикажи); рус. «кисело» (кислый, прогнивший) — «хапала» (приб.-фин. *happala в том же значении); рус. «социле» (взыскал, стребовал, например, по суду) — «кюзу» (фин. kysy — спроси, потребуй), «велека» (фин. velka, диал. veleka—долг); рус. «дерево» (живот, вероятно, здесь в смысле брюшка меха) — «кохти» (кар. kohtu—живот). Можно лишь согласиться с выводом Е. А. Хелимского о назначении этого текста: «...употребление большинства рассмотренных слов и выражений вполне естественно для беседы на тему взыскания долгов ... Следует думать, что составитель записи долгов или повинностей в верхней части листа был русским новгородцем, которому предстояло вступать в контакты с названными в грамоте кирьяжцами на их родном языке» (Хелимский, 1986, с. 254—255).