Карельские причитания или плачи

Причитания, или плачи (virret, itkuvirret), как и ёйги, являются древними жанрами карельской народной поэзии.

Словесная форма и напев плачей не являются каноническими, а наоборот, имеют характер импровизации. Каждый конкретный плач представляет собой уникальное художественное произведение, которое создается экспромтом, хотя и в рамках традиции, для выражения сильных эмоций. Прежде всего, как это наблюдалось у большинства народов мира, плачи исполнялись при глубоком горе: в случае смерти близких или при расставании, когда разлука могла оказаться вечной (замужество, уход на войну, отъезд на чужбину). А поскольку подобные поворотные моменты в жизни индивида в древнем обществе обставлялись сложными обрядами, плачи стали сопровождать их, выражая характерные для каждого обряда действия, верования и обычаи.

Бывает, что словесная ткань причитаний сохранила такие древние черты, которые исчезли из самого обряда, подвергшегося постепенной модернизации. Поэтому причитания привлекают внимание исследователей и как произведения народной поэзии, и как источник информации о давно исчезнувших формах человеческой культуры.

Вследствие того, что выражать свои чувства в форме причети в прошлом могла почти каждая карелка (как правило, плачи у карел исполняли .женщины, хотя имеется несколько сведений о мужчинах, умеющих «плакать голосом»), плачи долгое время считались слишком обыденным жанром и редко привлекали внимание собирателей и ученых. Они редко записывались из-за своеобразного их поэтического языка, который с первого раза кажется совсем непонятным.

В чем состоят художественные особенности карельских плачей?
Самые поразительные отличия их от плачей других народов— исключительно развитый метафорический язык, который служит для последовательно соблюдаемого иносказания; богатая аллитерация (созвучие начальных звуков слов) с параллелизмом, когда одно и то же содержание передается в различном синонимометафорическом оформлении; своеобразный ритмический рисунок, закономерности которого пока еще не раскрыты.

Метафоричность карельских плачей сводится к иносказанию: все обычные термины родства, названия предметов крестьянского быта имеют устойчивые иносказательные замены. В принципе, это явление — не только карельская черта. То же мы видим и в русских причитаниях. Но в карельских плачах, особенно из северных районов, закон иносказания осуществляется с исключительной последовательностью. Принципы образования замен в них также своеобразны.

Образование метафорических замен терминов «мать», «отец», «родители», «дитя» в севернокарельских причитаниях подчинено строгим правилам. Основное слово замены термина «мать» образуется при помощи отглагольного существительного от названия действия, которое мать производит над ребенком в связи с его рождением и воспитанием: носить, создавать, лелеять, баюкать, кормить грудью, пеленать, холить, пестовать, расчесывать, одевать, парить (в бане) и т. д. Поскольку таких действий насчитывается немало, то и количество метафорических замен достигает нескольких десятков.

Например, от глагола tuuvittaa ’качать’, ’баюкат — название лица, производящего действие, будет tuuvittaja ’качающая’ В плачах метафорические замены почти всегда, за очень редкими исключениями, выступают в ласкательной форме: tuuvittajaini, а кроме того, еще в притяжательной форме: tuuvittajaisen(i) Эта последняя форма и является обычной для причитаний. На русский язык ее можно перевести причастием, но при этом выпадает ласкательный суффикс, а притяжаФельность можно передать лишь при помощи притяжательного местоимения: моя качавшая (меня),
т. е. мать. От того же глагола метафорическая замена термина «дитя» будет tuuvittama ’качаемый’, ’баюканный’ С прибавлением ласкательного и притяжательного суффиксов получится употребляемая в причитаниях форма tuuvittamaisen(i) ’мой (моя) баюканная мною.

Но метафорическая замена очень редко состоит из одного слова. Наиболее простое сочетание: эпитет+слово-замена. Эпитеты, относящиеся к названию лица — объекта плача, всегда выражают положительную оценку: или отношения оплакивающей к оплакиваемому («любимый», «дорогой», «ласковый», «милый» и др.), или какого-нибудь качества оплакиваемого («красивый», «проворный», «отважный», «цветущий» и т. д.) Эпитеты с негативным значением, выражающим страдание, употребляются только в отношении самой плакальщицы (или лица, от имени которого плачут) «несчастная», «бедная», «кручинная», «горькая», «сникшая», "печальная" и.т.д.

Часто встречаются метафорические замены, состоящие из сложных словосочетаний. Например: мать — kallehilla ilmoilla luatija kahtajaiseni ’на дорогой свет создавшая [меня], выносившая’- маленький сын — kujin pikkaraini kypeno kylvettamaiseni ’моя малюсенькая искорка, мной в бане выпаренная’

Следует подчеркнуть, что эти развернутые описательные иносказания не являются застывшими: комбинации различных компонентов метафорической замены создаются по ходу плача, и они весьма разнообразны, поскольку количество эпитетов и собственно замен довольно большое. Каждый термин родства имеет свой набор замен, которые не могут быть применены для обозначения других родственников.

Аллитерация является одним из организующих средств речевого потока в плачах. Поскольку в памяти плакальщицы имеется солидный запас метафорических замен и эпитетов-синонимов, она, следуя закону аллитерации, на ходу создает словесную ткань плача. Искусство причети — это импровизация в определенных рамках. Тема, содержание плача и поэтические средства заданы, свобода выражается в выборе и комбинации известных традиционных приемов. Но они в течение многих веков так приумножились и эмоционально развились, что с их помощью можно выразить глубоко и проникновенно те чувства, которые плачи призваны выражать.


У карел плачи исполнялись прежде всего при свадебном и похоронном обрядах
Обрядовые причитания не живут вне обряда. По этой причине мы уже не можем наблюдать живое бытование свадебных плачей, потому что традиционный свадебный обряд отошел в прошлое. Похоронные и поминальные причитания еще до наших дней кое-где продолжают бытовать.

В карельской традиции причитывания сохранился целый ряд архаических деталей, доказывающих, что причитания — не только лирическое выражение субъективных переживаний, но и форма проявления погребального культа. Ритуальный характер погребальных плачей у карел проявляется в строгой регламентированности причитывания: время плача, место его исполнения, поза и положение плакальщицы предписаны традицией.

Свадебный обряд карел также сопровождался обязательными плачами. Причитывали только в первой половине свадьбы, в доме невесты. В доме новобрачных, где свадьба продолжалась, уже не плакали. По старинному обычаю, невеста должна была сильно плакать от сговора — «рукобитья» — до выданья ее роду жениха в день свадьбы. Плач у невесты вызывала специальная свадебная причитальщица (itkettaja), которая буквально заставляла невесту плакать с помощью жалобных, порою весьма драматичных по содержанию причитаний. Традиционные обязательные плачи были приурочены к тем моментам /Свадебного обряда, которые отражали расставание невесты с девичеством, с родным домом и семьей, с подругами и родственниками. Первые плачи перед родными начинались сразу же после сговора. Затем невеста с причитальщицей и подругами обводила родственников и плакала в каждом доме. Обряды расплетания косы, девичьей (или невестиной) бани, «отдачи воли» сопровождались многочисленными причитаниями.

Всей этой «слезной свадьбой» руководила причитальщица, или подголосница, которая сопровождала невесту и от ее имени исполняла плачи, адресованные близким и родным, подругам и односельчанам. Свадебная плачея была обязательным лицом на свадьбе, даже в том случае, если невеста сама умела причитывать. Она «водила свадьбу» со стороны невесты, знала, где, когда и кому надо было причитывать, знала все обязательные плачи, число которых доходило до пятидесяти. Подголосница должна была в совершенстве владеть поэтикой плачей, импровизаторским даром, богатым воображением, обладать хорошим голосом и немалой физической выдержкой. В каждой местности были известные плакальщицы, отвечающие этим требованиям. Их и приглашали на свадьбы.

Это были деревенские женщины, занимавшиеся обычным крестьянским трудом. Причитывание не было их профессией (а такие утверждения иногда встречаются в литературе). Никакой специальной платы они не получали. Но благодаря своему искусству они пользовались особым уважением односельчан. Умение вести «слезную свадьбу» не было столь уж редким даром, поскольку даже в современных записях часто встречаются упоминания о том, что свадебной причитальщицей выступала родственница.

Для всех карельских причитаний: похоронно-поминальных, свадебных и так называемых бытовых, выражающих различные эмоции вне обряда, характерны одинаковые словесно-музыкальные художественные особенности. Наиболее загадочной из них является метафоризация языка, которую можно рассматривать и как последовательное иносказание. В плачах избегают называть лица и вещи своими обычными именами. В чем кроется первопричина и смысл такого языка?

Явления иносказания, вероятно, связано с табу слов — запретом употреблять при известных обстоятельствах определенные слова. Так, например, у большинства народов мира все связанное с мертвыми было для живых табу. Нельзя было говорить прямо о факте смерти, называть имя умершего, его родных и т. д., чтобы не навлечь повторный случай смерти. На основе подобных религиозных запретов образовались так называемые «женские языки», т. к. у многих народов женщины были охранителями погребального культа, а следовательно, и творцами потайного языка.

Закон иносказания действует также во внеобрядовых плачах, с помощью которых женщины выражают свои субъективные переживания: смерть близких, гибель детей на войне, одинокую старость. Лучшие плакальщицы — настоящие поэтессы. Стилистическими средствами плача они могут выразить любые переживания, в том числе и радостные. М. М. Панкратьева из Юшкозера могла «сложить слова», т. е. причитывать, о чем угодно: «Смотри, как на окне бальзамин красиво цветет — я и об этом могу причитать... Или же сложить слова о птичке, или о том, как сижу при лунном свете... Слов хватит, не надо слов искать». Но в основе всех плачей, даже тех, которые выражают счастье встречи с близкими, радость созерцания природы, лежит элегический настрой. Без этого признака нет и плача.