Отчет о поездке сотрудников Русского Музея в село Кестеньгу.

Село Кестеньга, растянувшееся в одну линию редко расположенных домов вдоль берега залива Топозера, является волостным административным пунктом, объединяющим более 80 селений и около 2.750 жителей. В селе 255 жителей, вол. Ревком, школа, клуб, деревянная упраздненная церковь, фельдшерский и акушерский пункты. Почти все население состоит из трех фамилий: Кемовых, Сидоровых и Ивановых, при чем последние происходящие из одного рода, оспаривают свое первенство в Кестеньге у Кемовых, более многочисленных.

Живя вдали от торговых центров, население исстари занималось земледелием на ряду с охотой, рыбной ловлей и разносной торговлей в Финляндии. Площадь полей и лугов не велика, как и вообще в Карелии. Сбор хлебов также мал и совершенно не достаточен для прокормления населения.
Плохая погода, не давшая вызреть хлебам, местами совершенно оставила без хлеба. Гибель хлебов определялась от 25 до 78%. В Кестеньге при нас снимали в половине сентября совершенно недозрелые хлеба, увозя его с полей на санях. Вот почему и в старое время и теперь население должно было искать средств к существованию в скотоводстве, рыболовстве, охоте или других занятиях. Недостаток лугов и другие культурно-экономические факторы не давали населению возможности обеспечить себя скотом в достаточном количестве.

Интересно отметить, что совершенно выводится в тех краях оленеводство, которое имело значение в хозяйстве еще на памяти стариков.
Рыболовство, местами являющееся главным занятием, в Кестеньге не играет большой роли. Промысловая охота в настоящее время совершенно упала, т. к. нет ружей. В связи с этими обстоятельствами не мало мужчин уходят на заработки на железную дорогу и лесные заготовки.

Скудость хозяйственных ресурсов отражается на питании населения. Картофель, хлеб с примесью мякины, соломы, сосновой коры, как лакомство репа, сушеная рыба, уха, а при удаче и в праздник пирог-рыбник и молоко – вот наиболее обычная и употребительная пища. Многие забыли о настоящем чае, уже несколько лет не пробовали сахара. И при всем этом население сохраняет пока свое природное неистощимое здоровье. Почти никогда не болеют, говорила старая акушерка-фельдшерица. А если заболеет, пойдет в баню, и все, как рукой снимет. Даже такой акт, как деторождение, проходит обычно, не как длительный, болезненный процесс. Не редко роженица в тот же или на другой день идет сама вместе с младенцем в баню, чем очищается и избавляется от дальнейших болезненных последствий. При этом надо сказать, что роды обыкновенно происходят не в избе, а в хлеву или бане в совершенно антигигиеничной обстановке. К выносливости приучаются с детства, хотя матери кормят иногда до двух лет. В холодные сентябрьские дни, нам приходилось видеть маленьких ребятишек, бегавших на ветру в одних рубашонках. Население, при росте выше среднего, плотного сильного сложения. В антропологическом отношении карелы не представляют из себя сколько-нибудь однородной группы. Воспринимая с давних пор различные влияния, карелы и сейчас отражают их в своей массе. Говоря о Кемских карелах, следует отметить среди них значительный % голубоглазых, светловолосых, и относительно длинноголовых, при сравнительно низком головном указателе.

Не ставя себе задачи и не имея возможности дать полную этнографическую характеристику края, остановлюсь коротко на некоторых явлениях быта. Общий вид селения с домами и хозяйственными постройками, редко расположенными вдоль берега, с маленькими полями и огородами, находящимися тут же под окнами, сохраняется до настоящего времени. Карельская изба, соединяя в себе жилое помещение и двор, часто построенная "глаголем", с входом через двор и сени, в настоящее время не везде одинакова. Если сохранились местами избы очень строгого типа с маленькими прорубными в двух бревнах окошками, то на ряду с ними можно встретить развитую постройку северно-русского типа, иногда даже двухъэтажную. Не останавливаясь более на постройках, отмечу интересную особенность печи – устройство с левой стороны камелька по-карельски "пизы" с особым дымоходом. Приготовление обеда и ужина обычно делается тут. Вечером при свете огня в очаге проводят время, около камелька ведут беседу курильщики, так как только здесь можно курить. Что касается обстановки, то отмечу положение стола не в углу, а между окон, почти так же меж окон помещается божница. Глиняной посуды мало, преобладает берестяная. На одежде сильно сказались русское и финляндское городские влияния, хотя сохранились и старинные костюмы. Сарафан с узкими лямками непременно с передником, повойник или латушка с косынкой и платком – постоянные принадлежности женского наряда до сих пор. Подобно поморским "женкам", карелки в обыденной обстановке непременно подбирают платье вверх за пояс и дома ходят в одних шерстяных чулках без обуви. У мужчин сохранились особые финляндского типа сапоги – упаки или кеньги – без каблуков и с неподшитой подошвой, с загнутыми вверх носками.

Из предметов хозяйственного быта упомяну распространенные всюду сохи финляндского типа, с двумя узкими железными сошниками, косы "горбуши" с длинными изогнутыми косовищами, высокие бороны суковатки, соломорезки, волоки для перевозки сена.
Переходя к духовной и общественной жизни населения, не говоря о колдовстве, заговорах и проч., что нам ничего нового не дало, позволю себе прежде всего остановиться на изменениях, происшедших за последние годы. Не говоря об общих переживаниях со времени войны 1914 года, необходимо иметь в виду, что край находился временно под властью северного правительства, а затем испытал на себе все ужасы неудачного мятежа против Советской власти или прекрасно памятного на местах бандитского набега, воспоминание о чем приходилось постоянно слышать. Хотя западные волости Карелии раньше поддерживали тесную связь с Финляндией, все же русское влияние через школу, церковь, администрацию и молодежь сильно давало себя знать даже здесь, не говоря об остальной Карелии.

Русское влияние там все же определенно ослаблено. В школе даже не преподается русский язык. Делопроизводство Исполкома ведется на финском языке, при чем часто под руководством финнов. Приветствуя почин государственной власти, способствующей культурному саморазвитию карельского народа, надо быть уверенным, что наша власть изыскала иные чем раньше пути для укрепления духовной связи с карельским населением и предусмотрела возможность новых осложнений на национальной почве, которые через несколько лет при ослаблении русского влияния, могут быть значительно опасней и тяжелей для Союзной Республики, чем два года тому назад. Между прочим, очень интересно указать на то, какое влияние имеет на все население волости, понимающий свои задачи, школьный учитель. Учитель финн-коммунист не только преподаватель; он, для молодежи особенно, руководитель во всем. Он вместе с другими работает, гуляет, танцует, поет, устраивает народный праздник, читает лекции, ставит концерт. Присутствуя на деревенском вечере в народном клубе, можно было судить, как за два года русские песни, танцы заменились финскими, ранее здесь незнакомыми. Учитель научил петь, познакомил со старинными играми и танцами. Он внес то здоровое культурное влияние, которое привязало к нему молодежь и заставило старшее поколение относиться к нему с уважением.

Вспоминая это, невольно переносишься в русскую деревню, где очень редко видишь подобных учителей. Правда, надо сказать, что учитель голодающей Карелии получал в августе оклад профессора Ленинградского университета.
В связи с новыми влияниями на уклад жизни населения отмечу, не говоря о мелочах, еще одно обстоятельство. Как ни велика глушь – Кестеньгская волость – основы старого быта разбиты и здесь. Уничтожены старые устои, появились новые учреждения и понятия – "Ревком, клуб, ячейка", десяток не всегда доступных брошюрок – и это все. При отсутствии газет, литературы, живого слова людей, способных дать положительные знания и воспитать новые жизненные навыки, население теряется и, не воздерживаясь от явно недопустимых или предосудительных с современной точки зрения поступков, бредет своими часто оставленными и забытыми путями.

Церкви не стало, нет духовенства, а люди родятся и умирают. Нельзя же встретить новую жизнь и проводить уходящего от жизни так просто, ничем. Появляются бабки, начетчики, знахари, которые и успокаивают мятущуюся народную мысль оживающими с новой силой старыми словами. "Женки", везшие нас на лодке и давшие возможность послушать пение рун, настойчиво просили нас расплатиться за дорогу крестиком или ладоном, чего мы никак не предвидели. Можно обойтись без священника, а ладонку, чтоб покадить на могилке, надо. Нам в двух местах пришлось видеть деревянные с нарезками календари, но ни за какую плату их не отдали; так ценят их не только старики, но даже и младшее поколение.
Из специальных вопросов заинтересовали меня карельские клейма – знаки собственности, имеющие очень широкое распространение как в повседневном быту, так при безграмотности населения, и в общественной жизни. Клейма ставят на поплавках, вальках, веслах, жердях, употребляют вместо подписи на документах и т. д. Записанные в количестве более пятисот, они позволяют судить о характере карельских знаков, и лишний раз подтверждают самую тесную связь карел с русскими.

Из Кестеньги, гостеприимно нас приютившей, где все, начиная с семьи П. И. Кемовых и членов Ревкома, оказывали нам полное содействие, мы, остановившись на короткий срок по пути в трех деревнях волости, направились в Кемь. В старой Кеми со знаменитым деревянным собором мы были недолго. Появление на углах улиц, наряду с русскими финских названий улиц, мало отразилось на общем облике поморского города. Удивительное кладбище с редчайшими крестами, которые обладают, по открытию кемской молодежи, свойством особенно хорошо гореть на кострах, привлекло наше внимание, дало возможность увековечить еще сохранившиеся старые кресты-теремки, на смену которым идут совершенно простые и грубые, помогло усвоить особенности карельских кладбищ, бывших так же предметом наших наблюдений.