ОБЩЕСТВО ЮГО-ВОСТОЧНОГО ПРИЛАДОЖЬЯ В XI ВЕКЕ

.
(По предварительным данным раскопок 1947—1948 гг.)

В распоряжении историков нет документов на русском языке, где бы упоминались карелы ранее 1143 года. Только в этом году Первая Новгородская летопись впервые зафиксировала существование карел предельно скупой фразой: «В то же лето ходиша корела на Емь и отбежаша'2 яоиву бити» (варьянт — «избили»).
Сами новгородцы, судя по тексту, в нем не участвовали Отмечается это событие после двух других чисто местных (наводнение в Новгороде, женитьба в Новгороде князя Святополка). Не говорит ли это о том, что поход был совершен с ведома Новгорода? Эта запись увязывается с известием предыдущего года: «приходиша Емь и воеваша область Новго-рсдьскую; избиша я Ладожане 400, и не пустнша ни мужь».
Связь событии правильно отмечают комментаторы В. А. Егоров (I) и Р. Б. Мюллер (2). Но они почему-то упускают событие, которое буквально следующей фразой описано за тот же год. Оказывается, что в том же году некий шведский князь с епископом атаковал на 60 судах шедший по взмо рью купеческий караван новгородцев из 3 кораблей. В этой схватке было избито полутораста человек. По присутствию епископа легко понять, что это не просто грабительский поход, а попытка шведов где-то осесть и обосновать шведскую колонию, епископу надлежало распространять среди населения христианство. При выполнении этой миссии неизменно следовала военная оккупация территории новокрещенных, которые попадали в рабство к своим «просветителям».
Где же хотели в 1142 г. закрепиться шведы и чьи интересы при этом оказывались ущемленными? Уместно вспомнить документ, отделенный от этих событий лишь пятью'годами — Устав Святосл: ва от 1137 года, который определяет, на кого из новгородских данников распространяется право епископа (конечно, новгородского) получать десятую часть «от Дании и от вир и придажь». В самом конце списка тех территорий, на кого налагался дополнительный платеж епископу, отмечается «у Еми скора» (с Еми меха). Делается понятным, что поселение шведского епископа у Еми было бы ударом по интересам Новгорода.

Политическая ситуация тех годов, повидимому, такова. Шведский король с епископом в 1142 году появился на взморье Финского залива с целью заложить на каком-то берегу этого залива шведскую колонию. Возможно, что шведы хотели осесть на земле Еми, которые в том же году пошли в поход на Ладогу, откуда шведы могли бы ожидать нападения. Карелы свершили ответный поход на Емь, вероятнее всего, по требованию Новгорода. Делается понятным осведомленность новгородского летописца о неудавшемся походе карел. Разъясняется, почему карелов постигла неудача, если предположить, что на земле Еми они столкнулись со шведским отрядом, численность которого определяет транспорт из 60 кораблей.
Итак, первая летописная запись о карелах, не будучи выхваченной из событий предшествующих лет. способствует некоторому разъяснению исторической ситуации того времени. Увязывая эту же первую запись с последующей (1149 г.) о походе Изяслава «за обиду новгородскую» в союзе со смолянами ч с карелами, уясняется форма взаимоотношений Новгорода с карелами. Можно понять, почему мы не находим карел ни в списке данников, ни-в числе тех, -кто составлял- территорию государ ственного объединения Руси, ни в перечне множества племен: "Которых Олег водил в великие походы на юг.
На этой стадии взаимоотношений с Новгородом карелы находились под политическим влиянием Новгорода. Обе стороны умели сочетать общие интересы- В русской исторической литературе Гиппинг. первым отметил то- явление, что когда Новгород переживал крайне тяжелую внутреннюю междуусобицу (1132—1141 гг.) и соседние племена начали восставать, только «одни карелы... выступили в его интересах против других финских племен». Этот метко подмеченный факт опрокидывает огульное зачисление карел без каких-либо конкретных для этого данных в ряды так называемых «покорных данников».
Прав Д. В. Бубрих, называя карел «союзником и другом русского народа на Севере»— их, действительно, связывали общие интересы. Благополучие торговых операций Новгорода в значительной степени зависело от степени дружелюбия карел, занимавших территорию современ ного Карельского перешейка.

Нева и Свирь — звенья великого торгового пути, соединяющего Западную Европу со Средней Азией, в те времена были мало заселенными. Такое предположение подтверждается теми фактами, что шведы и Емь неоднократно грабили, появляясь внезапно на Ладожском озере. Не случайно и то. что селения, вблизи которых расположены курганы, на реках Волхов. Сясь, Паша, Оять удалены на 5—10 километров от устья этих рек. Видимо, Нева и Свирь в XI веке никем не защищались, и люди опасались селиться на их берегах. Как известно, по Неве, как и по Свири. почти отсутствуют следы поселения IX—XIII веков. В устьях рек, впадающих в эту магистраль, также нет памятников этого времени.
Ладожское озеро соединялось с Финским заливом не только Невой, но и сложной магистралью из двух рек (Вуокса — Сайма) и цепи озер тех же названий. На Вуоксе у Ладожского озера, точно неизвестно с какого времени, существовал племенной центр (?) Корела, а на противо положном конце этой магистрали, на Сайме, впадающей в Финский залив, только в 1293 году появилась шведская крепость Выборг. Когда Новгород на 12 лет (до 1201 г.) закрыл проезд по Неве, то оказалось, что в этот период сотни купцов пользовались магистралью,'проходившей через землю карел, и Новгородская торговля, тем самым, не страдала Зато и карелы смогли столетиями выдерживать натиск шведской экспри сии только благодаря военной помощи Новгорода. _ Понятно, что 'при такой географической ситуации обе стороны— Новгород и карелы— были заинтересованы в наличии взаимного дружелюбия Поэтому, не могло быть режима эксплоатации в виде «примучивания» данью и само собою намечается форма вассалитета. Находясь под политическим влиянием Новгорода, карелы явно сохраняли еще в XIII веке внутреннее самоуправление, на что указывает договор Новгорода с немецкими купцами и-Готландом-:- «Если какой-нибудь немец- или готландец для торговых дел от прарнтся в Карелию, и ему там что-либо приключится, то Новгородцам до того дела нет» (Договор от 1270 г., но оговорка переписана из более ранних по времени проектов). Эта оговорка и все вышесказанное-позволяет наметить формулу положения карел в XI—XIII веках — «внутренняя самостоятельность пои соблюдении интеоесов Новгообда». -

На этом фоне политических взаимоотношений Новгорода — Карел — Еми — Швеции в Приладожье происходили события местного масштаба', от которых целиком зависело население этого бассейна. Ответим, что о территории Сясь—Паша—Оять—Видлица в летописях за X—XIII вв нет ни Одного упоминания. Сама крепость Ладога, кроме предания о Рюрике, впервые упоминается лишь в 1105 году. События на Ладожском озере впервые фиксируются лишь погромом ладожанами в 1228 г.
Отсутствие каких-либо сведений в русских первоисточниках. за X- XI вв. несколько заполняют саги — скандинавские первоисточники Ойазйвается, что «наиболее раннее упоминание Ладоги в сагах относится к концу X века» (Рыдзевская).1 Сведения саг простираются на отрезок «конца X века — первой половины XI века. т. е. для времени, в пределах которого они вообще что-нибудь знают о Ладоге».
Погромы норвежских викингов в 997 и в 1016 гг. берегов Прила-дожья были плохим поводом для местных женщин носить ценные Скандинавские изделия. Как указывает Fagrskinna (свод саг о норвежских конунгах, заканчивающийся событиями 70-х годов XII века), в 1016 году норвежский вождь Свейн громил Карелию, а затем двинулся «вверх в Гардарики» (так скандинавы называли Новгородскую землю).' Грабительские походы скандинавов этих годов являются хорошим показателем заселенности и обеспеченности Приладожья и убеждают в отсутствии здесь скандинавских поселений.
В ином положении оказались скандинавы, когда невеста Ярослава Мудрого, шведская королерна, потребовала себе в свадебный дар Ладогу и то «ярлство (княжество), которое к нему относится». Эт>’ территорию она, примерно, в 1020 году передала своему родственнику Ронгвальду. который вместе с ней и с дружиной прибыл в Старую Ладогу. Ярлу Ронг: вальду, а затем его сыну Ярославом былс поручено собирать дань с местного населения и защищать Ладожскую область от нападения враго* Ронгвальд и сын сидели в Ладоге, вероятно, весь период княжения Ярослава (1020—1054 гг.). Очень вероятно, что часть дружинников Ронг-вальда была разослана на места и, собирая дань, жила там и там же
хоронилась. Двухслойный курган на Паше № 116 (см. подробнее разд XI) содержит прах скандинава (его тело сожжено с конем и медведем) и в верхнем слое, несомненно, прах его наследника с женой.
Датой 1043 года — отъезд через Ладогу Хоральда Норвежского с женой, дочерью Ярослава Мудрого — заканчиваются в сагах исторически достоверные события. Только 60 лет спустя, в 1105 году, появ ляется первая запись летописи: «идоша в Ладогу на воину», а еще через 9 лет там же отмечено, что крепость Ладогу обнесли «каменьеы».
Таким образом, к XI веку относится предельно мало исторических сведений о Приладожье. Зато именно к этому и только к этому веку от носится подавляющее число археологических памятников (курганов) в юго-восточном бассейне Приладожья. Не считая самой крепости Ладоги я «сопок на берегах Волхова, курганы на реках Сясь, Паша н Оят как мы полагаем, относятся к XI и, быть может, к самому началу XII столетия.
Этим памятникам повезло больше, чем курганам в других областях России. Они меньше, чем те, потерпели урон от хищнических поисков вещей. Если не считать погибших для науки любительских раскопок Барсова и Колмогорова и сомнительного качества вскрытий Европеуса. прочие раскопки полностью уцелели для научной обработки. Превосходные для своего времени (80-е годы прошлого столетия) полевые работы Н. Е. Бранденбурга вносят очень большой вклад в познание этого края Раскопки В. И. Равдоникаса археологически безупречны. В распоряже нии науки к 30-м годам нашего столетия оказались данные примерно о двухстах раскопанных курганах на Юго-Востоке Приладожья. до сих пор остающиеся по-настоящему неразработанными.
Общим недостатком раскопок любого из вышеназванных исследователей надо считать факт, что ни один крупный могильник не был ими раскопан полностью. Раскопки почти всюду велись выборочным порядком Следовательно, нельзя ни по одному подобному могильнику сделать окончательных выводов. Это ограничение предельно суживает исследовательские возможности, позволяя делать только предположения, поскольку продолжает быть неизвестным, что же находится в не вскрытых памятниках?
Вот почему в 1947 году автор этих строк начал раскопки — один могильник за другим — в низовьях реки Ояти. Всего за 2 экспедиции Института истории, языка и литературы Карело-Финской Базы АН СССР были раскопаны 122 памятника, нз них 115 на территории протяжением в 22 км. Раскопки всех курганов в каждом очередном могильнике данной территории дают достаточно точное и подробное представление о населении этого края в XI веке.

III
Почему раскопки велись именно на реке Ояти? Известно, что территория как восточной половины реки Ояти, так и юго-восточной части Олонецкого перешейка до наших дней заселяется вепсами. Тут же на восточном Приладожье (западная часть Олонецкого перешейка) живут карелы -ливвнки, речь которых, как доказывает Д. В. Бубрих, является переходным диалектом между собственно-карельским и вепсским языками. Проживание вепсов до наших дней на восточной половине реки Ояти указывает, что когда-то вепсы могли заселять всю Оять. Вещи из курганов низовья р. Ояти не отличаются от большинства вещей курганов рек Олонка и Видлица, т. е. территории, где теперь живут карелы-ливвики. Точно так же вещи из курганов Оять не отличаются от вещей, найденных в курганах рек Паша и Сясь. Таким образом, курганы XI века объединяют Олонецкий перешеек с территорией этих рек.
Зато эти памятники существенно отличаются от курганов, находя шнхея южнее (Верхне-Волжский бассейн) и восточнее (Белозерье). Нет курганов на западе (не считая «сопок> вдоль Волхова). Пока неизвестны курганы севернее бассейна Приладожья — поиски Я- В. Станкевич летом 1948 года не увенчались успехом. Курганы рек Сясь, Паша. Оять, Олонка, Тулокса и Видлица, вероятнее всего, принадлежали какому-то политически или этнически единому коллективу. Поскольку восточное побережье Ладожского озера и теперь занимают карелы -ливвикн, я считаю, что данные из курганов их территории и аналогичные курганы южнее Свири достаточно пригодны для воссоздания культуры карельского народа. Ведь у нас нет данных, что ливвикн появились здесь позднее XI века? Вот почему в основу выявления форм раннего феодализма карел было уместно взять памятники реки Оятн,. географически занимающей середину территории, до сих пор заселенной племенем, которое частично вошло в образование карельского народа.
Учтем, что Оять впадает в Свирь, про которую уже отмечалось, что она являлась в IX—XIV вв. звеном великого торгового пути между Средней Азией (через бассейн Каспийского моря) и Западной Европой (через бассейн Балтийского моря). Следом оживленной торговли можно считать находимые в Оятскнх курганах довольно многочисленные монеты X века из Средней Азин и XI века из Западной Европы (в основном. Германия и Англия). Известен ряд монетных кладов. Из них для нас наиболее интересны 258 западно-европейских монет XI века у г. Л о денное поле, а на реке Паше клад, содержавший до 13000 западно-европейских монет того же XI века, а в самом городе Петрозаводске — 60 монет (возможно, что все они были диргемами X века). Эти находки доказывают, что население этих рек было втянуто в поток торгового общения Западной Европы со Средней Азией, благодаря пересекавшей этот край р. Свири.
По самой Свири мы пока не знаем курганов, хотя известии, что в 80-х годах прошлого столетия какое-то количество курганов в районе Лодейного Поля было раскопано Европеусом. Однако, часть вещей, не считая помещенных в атлас Аспелина и публикации Гельсингфорского музея, нам остаются неизвестными, так как попали в Париж в частную коллекцию. Поэтому произведенные в 1947—1948 гг. раскопки 122 курганов, расположенных на реке Оятн, всего лишь в 30 километрах от Свири. аносят существенный вклад для характеристики края в целом.

IV
Прежде всего обращу внимание на то, что Оятские могильники, состоят ли они из 2—3 или 20—30 курганов, всегда находятся на краю или середине полей, приспособленных к регулярному земледелию, но не пригодных для подсеки. Это наблюдение относится ко всем без исключения Оятским могильникам, и мы не можем игнорировать это явление Поскольку эта связь подтверждается постоянно, допустимо считать этот факт за указание, что граничащие с могильниками земли уже в то время была пахотными.
Подтверждением наличия земледелия в эпоху курганов являются найденные мною в курганах сохранившиеся остатки соломы каких-то хлебов, определить которую надеюсь $ помощью ленинградского палеоботаника
В. А. Петрова. Кроме того, в верховьях реки Сяси (с. Дрегли) и в самом городище Старой Ладоги за последние годы раскопок не раз находили сошники (самый ранний из них датируется исследователями VIII—IX вв.). На реке Видлиие Олонецкого района трижды были найдены мотыги, типичное орудие подсечного земледелия. Очень хорошим доказательством существования агрикультуры в XI веке являются многочисленные находки в Оятских курганах льняных тканей и полушерстяных изделий (шерстяная нить по льняной основе) несомненно местного производства. О наличии у карел «нив» (участки огнеподсечного земледелия) отмечают Нов городские летописи за 1228 год.
Признаком, сопутствующим регулярному земледелию, является животноводство. Оятские курганы сохранили до наших дней кости лошадей, коров, свиней и овец.
Наличие овцеводства доказывают многочисленные образцы шерстяных тканей, из которых некоторые дошли до нас кусками в 30 кв. см. Весьма показательно, что оятские старые женщины, разглядывая эти ткани, легко разбираются в особенностях техники тканья, определяя которые из этих образцов состоят из двух, или трех, или четырех «кип». С целью проверки подобных определений, я показывал собранные образцы старожилам разных селений. Выявилось полное совпадение не только в определении числа «кип», но и в решении — какая ткань лет 40—50 тому назад выделывалась для платья, на «шубное», на скатерти и т. п. Удалось собрать более 40 образцов очень тонкого льна, полушерстяных тканей, грубошерстных и тонких сукон. Любопытно, что собранные образцы из разных могильников настолько не отличимы друг от друга, что кажутся как бы принадлежащими одному куску. Это обстоятельство доказывает единство техники тканья и материала.
„Немногочисленные разновидности форм стрел, одинаковых во Всех оятских могильниках, доказывают применение лука, в основном, для охоты за птицей и мелким пушным зверем, возможно за белкой и куницей, бывших в те века меновой единицей и средством платежа дани. Находка остроги доказывает один из способов добывания крупной рыбы. Найдена нижняя челюсть собаки, а также лосей и. оленей. Отсутствуют кости хищников, клыки и когти медведя. Не раз обнаруживаемые Н. Е. Бранденбургом на Паше, они пока не встретились на реке Ояти.

V
Гончарное производство, .имеющее большое значение в археологическом подразделении культурных эпох, представлено в Оятских курганах двумя типами изделий: лепными от руки сосудами и сделанной на гончарном кругу посудой, очень разнообразной по форме и величине и обычно украшенной так называемым «славянским орнаментом» в виде горизонтальных и волнистых линий. Лепной от руки так называемой «баночной» посуде свойственна неуклюжая- форма, очень слабый обжиг, она никогда не имеет клейм. Глядя на эти изделия, делается понятным, что их лепила непривычная рука. Зато превосходно сделанные на гончарном кругу тонкостенные сосуды иной раз имеют клейма, что выявляет наличие в этом крае профессионалов гончаров. Наложением на днище сосуда своей личной тамги гончар принимал ответственность за качество своего изделия. Не трудно наметить и центр подобного производства — в полусотни километрах (вверх по реке Ояти) жители Соцкого погоста (ныне Ефрёмково) издавна занимались н занимаются • горшечным производством • 5?отя нижеприводимый - случай' отнюдь не аргумент,-но’ же
любопытно, что когда я внес только что выкопанный большой горшок в дом, где жил в с. Шангеничи Имоченского сельсовета, 65-летняя хозяйка М. К- Быкова воскликнула: «а ведь он из Соикого погоста!». На дннше этого горшка оказалось клеймо. Конечно, восклицание местного старожила не доказательство, где именно могли слепить этот горшок в XI веке. Все же допустимо предположение, что форму сосуда в неизменяемом виде передавали из поколения в поколение, поскольку сам внешний вид сосуда являлся своего рода торговой маркой. Всего было встречено четыре разных клейма на 5 сосудах. Кроме того, по одному разу найдено бронзовое блюдо, бронзовый котел и железный котел.
Помимо гончарства, (несомненно к местной продукции принадлежит ряд кузнечных изделий: боевые и рабочие топоры, копья, стрелы, поясные ножи, гвозди, заклепки, конские удила, лопаты, сковороды, сковородники, железное кольцо вокруг шейки глиняных сосудов, вертеля для жаренья, гарпун. Качество железа обычно очень плохое. Добытые из курганов изделия обезображены вздутиями, внутри которых вода, а сам металл от удара по его поверхности легко отслаивается. Но вместе с тем в тех же Оятских курганах сохранились боевые топоры и поясные ножики такого превосходного качества, что ими даже сейчас можно оттачивать карандаши
Нет возможности останавливаться на бронзовых изделиях, являющихся почти исключительно предметами украшения, и дающими так много указаний о технике, торговле, предполагаемых путях распространения и т. п. Отмечу суммарно убранство женшин населения реки Ояти в период курганов.
Наиболее состоятельные женщины украшали свою шею бронзовыми гривнами н ожерельями из бус (бронза, стекло, п?ста, сердолик), иногда с подвешенными между ними 5—6-ю серебряными монетами. В наиболее богатых и притом ранних погребениях встречается вместе с сожженными костями пара бронзовых чашеобразных фиоул, чащ» типа Борре, носимых на верхней части груди. К фибуле подвешивалась массивная броы зовая цепь, заканчивающаяся спиралями, к которым прикреплялись бубенцы, колоколообразные подвески и фигурки уток, коней, собачек. Не каждой руке, обычно, было по два бронзовых массивных браслета. Позд нее стал)! носить по одному плоскому или из крученой проволоки, но тоже совершенно одинаковых. На пальцы надевали перстни, некоторые из них, судя по вырезанным изображениям, были именными печатями. Постоянной принадлежностью даже самого бедного наряда были бронзовые застежки, напоминающие современные поясные пряжки. Их носили на груди, чаще всего по две — одна под другой. Верхняя, меньшая по размеру, застегивала ворот нательной одежды. Ниже её красовалась крупная. Более ранние были массивными подковообразными, позднне — более легкими. Практически им предназначалось застегивать верхнюю одежд> из сукна, и они вскоре выродились в предмет украшения типа броши.
Позднее, вместе со славянскими изделиями, в богатых женских погребениях к поясу стали привешиваться разнообразные бытовые изделия: кожаный кошелек с деньгами, да ремешках прикреплялись: гребешок, игольник с иголками, миниатюрные ложечки для чистки ушей (так назы ваемые уховертки) и опять же украшения в виде оленя, пустотелых или прорезных уточек, бубенцов и колоколообразных подвесок.

VI
Надо учесть, что бронзовые изделия в то время, когда их носили, блестели почти как золото. Другие изделия — биллоновые — казались серебряными. Поэтому наряд с 20—30-ю подобными изделиями выявляет любовь женщин XI в. к блеску. Учитывая, что иной раз на одежде оказывается до 25 бубенцов, можно представить мелодичный звон и сверкание этих золотистых изделий.
Мужчины украшали свою одежду чаще всего одной бронзовой застежкой на груди. Лишь однажды на фрагментах кожаного узкого ремня оказались бронзовые бляшки с тисненным орнаментом. Чаще встречается поясное бронзовое кольцо; реже, вместо него, «лировидная» пряжка.
Мужчины и женщины обычно носили на левом (иногда правом) боку малого размера (8—10 см) поясные ножички. Топор, как и стрелы (значит, и лук), являлся принадлежностью не только одних • мужских захоронении.
Верхняя одежда у мужчин и женщин шилась из сукна, обычно бурого цвета Но бывали сукна красноватого тона, возможно это результат окраски сукна из белой шерсти. Женщины опоясывались плетеным пояс ком, очень напоминающим современные. Юбки, судя по одному случаю наблюдения, были колоколообразной формы. Применялось также белое, очень гонкое полотно, образцы которого до нас дошли в очень мелких (1—2 см) образцах.
Архитектоника этой статьи не позволяет сколько-нибудь подробнее остановиться на смене комплексов украшений женского убранства. Исчезновение скандинавских изделий и появление славянского типа вещей гесно связано с политическими событиями и потому составляет особую тему. Отмечу здесь лишь то, что Оятские курганы (а включая сюда раскопки предшественников, их будет до 170 раскопанных памятников) позволяют нам утверждать о наличии двух, вряд ли трех поколений, носивших привозные скандинавские изделия, которые затем сразу заменились типично славяпскими изделиями (кольцеобразные височные кольца, вызолоченные стеклянные бусы и т. п ). Скандинавские изделия бытовали отнюдь не у всего населения, а лишь у очень немногих лиц. Можно утбчнить — скандинавские изделия носились одновременно и взрослыми и, судя по малому диаметру некоторых скандинавских браслетов, также подростками. Следовательно, этими изделиями украшали себя предста вителн вбех возрастов, но лишь в некоторых семьях.
' Учитывая, что из 122 курганов, лишь в 5 из них оказались скандинавскйе изделия, можно утверждать, что ношение скандинавских изделий являлось прерогативой только единичных семейств

VII
Весьма важное значение для более полного и глубокого понимания бытовых явлений древнего общества имеет изучение памятников материальной культуры в связи с сохранившимися древними письменными источниками.. Археолог при умелом и внимательном подходе к исследуемому им материалу способен расшифровать даже лаконические записи дошедших до нас памятников письменности. Для этого нужно, чтобы упоминаемое в памятниках письменности явление неоднократно встречалось в раскопках, Второе условие — археолог должен быть при раскопках внимателен к любым «глелечам! Сумма подобных наблюдений зачастую? дает выводы исключительного значения ..........., • _
Показательным примером помощи памятников древней письменности в деле изучения археологических данных может служить следующее явление.
В районе Ohtd—Паша—Сясь, обычно в верхних слоях курганной насыпи, очень часто встречаются человеческие черепа, обезображенные разбитыми скулами, пробитыми отверстиями черепной коробки и т. п. Как бы не сохранилось хорошо костное вещество черепа, но скелет отсутствует и сами черепа бывают или поставленными на челюсть (а иногда на шейные позвонки) или оказываются лежащими на темени, доказывая этим явную отделенность от туловища. Благодаря историческим документам можно расшифровать это явление как жертвоприношение раба или, в иных случаях, рабыни. Точно так ж*, лишь благодаря памятникам дпевней письменности мы можем расшифровать трагическую сущность так называемых «парных погребений» (лежащие рядом мужской и женский костяки). Оказывается, что это тоже след человеческого жертвоприношения — с умершим мужчиной в ряде случаев клали его жену. Смерть мужа вызывала её убийство.
В Оятских курганах не трудно отличить рабыню от жены. Рабыня никогда не погребалась рядом с мужским захоронением. Её место или в верхних слоях курганной насыпи, или, если на одном уровне, то в стороне. Зато тело жены укладывали рядом с трупом мужа. Следовательно, и на Ояти в XI веке уже существовал институт так называемых «водимых» (жен;, как доказывают захоронения в курганах, всегда отличаемых от наложниц.
Обычай убчвать женщин при погребении мужчин отмечает, например, «Пев Диакон, описывая захоронения воинов Святослава, убитых в битве 971 г. под Доростолом в Болгарии. Широко известны и другие свидетельства о подобных жертвоприношениях, начиная со знаменитого описания похорон «Русса». Убийство раба, как указывает памятник описываемой эпохи «Правосудие митрополичье», не считалось преступлением: «аще ли убиет осподарь челядина полнаго, несть ему душегубство... а закупного наймита (убьет) — то-есть душегубство*. Эти слова дают возможность понять своеобразную логику, господствовавшую в эпоху раннего феодализма. Закупной наймит не считался рабом, поскольку он лишь на время продал свою физическую силу и юридически имел право выкупить себя. Следовательно, жизнь еще принадлежала ему. а потому лишение такого человека жизни считалось преступлением, равносильным краже чьей-либо собственности. Совсем но-иному рассматривалась жизнь «челядина полного», т. е. раба. Он являлся наравне со скотом полной собственностью хозяина и принадлежал ему целиком. Поэтому, где находится хозяин, там надлежало быть его собственности: коню, рабу и вещам. Раз хозяин ушел из жизни, значит и рабу (варьянт— рабыне) надлежит сопровождать хозяина и «на том свете» обслуживать его потребности.
Вероятнее всего, что при бездетности за умершим в могилу обязательно следовала его жена. Об этом обычае известно по зафиксированному документом того же времени отказу княжны от выхода замуж за князя. Известна её мотивировка — сватавшийся князь был стар, и она не хотела в скором времени идти с ним в могилу.
Парные, т. е. супружеские захоронения многократно встречены в Оятских курганах. Чаще всего черепа этих женщин раздроблены уда-пом тупого орудия, и поэтому их возраст приходится определять по степени стертости коронок зубов и т. п.
Изучение возраста женщин из парных захоронении выявляет факты, что в XI в. отдавались замуж почти дети. Эти наблюдения подтверждь ют документы. Так, Ипатьевская летопись за 1187 год устанавливает факт женитьбы 11-летних и выход замуж 8-ми летних. На стойкость бытования обычая указывает запрещение еще в XV в. митрополита Фотия венчать новгородцам «девичок меньши двунадцати лет» (РИБ VI, стр. 275). Диаметры браслетов и шейных гривн в парных захоронениях доказывают, что и на Ояти также бытовал подобный обычай женитьбы на малолетних.
Широко известна запись из жизни Владимира Мономаха о неудавшейся попытке его жены Рогнеды убить его. Владимир решил казнить жену и для этого «повеле ею устроитися во всю тварь царьскую, якоже в день посяга ея» (велел ей одеть царское убранство, как в день свадьбы) и уже затем пришел с мечом казнить её. Обычаю одевать умершую, как на свадьбу, археолог может только радоваться. Не благодаря ли этому на некоторых женских захоронениях в Оятских курганах оказалось до 30—40 разного рода украшений? В таком убранстве невозможны многие трудовые процессы и, вероятнее всего, это действительно свадебное убранство. Допустимо напомнить, что украшать умершую, как на свадьбу, сохранился в христианской церкви в виде обычая, именуя умерших девушек «христовыми невестами», надевать на их голову особые «венчики», а в более богатых захоронениях подобие венчальной фаты, белое платье и т. д.
Общеизвестно, что погребальный церемониал отличается из числа всех обычаев наибольшим консерватизмом обрядовых форм, всецело зависящих от удивительной стойкости воззрений. По ним легко установить представления, корнями уходящие сквозь тысячелетия в эпоху родового общества. Поэтому настороженное внимание археолога при раскопке курганов почти всегда щедро вознаграждается множеством фактов.

VIII
Остановлюсь на основных моментах, которые считаю характеризующими своеобразие XI века.
Курганы юго-восточного Приладожья отличаются большим разнообразием в деталях захоронения. Например, на реке Видлице умерших клали на уровень горизонта, обкладывая их тела срубом из брусьев. Южнее, по реке Олонке, хоронили без окружения тела бревенчатым сру бом, но в колоде. На Ояти ранние захоронения встречаются на линии горизонта, более поздние — в грунтовых ямах и тогда, иной раз, в гробови-щах. На реке Паше хоронили, в основном, на линии горизонта и без деревянных сооружений. Южнее, в верхнем течении реки Сяси, вновь применяются могильные ямы, но без обкладки деревом, а на Воложбе (притоке Сяси) в могильной яме в некоторых случаях оказывался сруб и т. д.
Это многообразие позволяет считать, что обряд захоронения в курганах был чужд местному населению. Он только начинал внедряться в быт, а потому каждый коллектив по-своему разрабатывал детали погребения, чуждого местному обиходу. Но это отнюдь не единственная причина. Сопоставление этих захоронений выявляет наличие не только на каждой реке и даже в каждой группе поселений лишь ей присущие локальные особенности похоронного культа, отсутствующие у соседней группы, отделенной от первой лишь десятками верст незаселенного пространства. Такая территориальность распространения этих вариаций выявляет бытование определенных традиций в одном роде и неприменение их в соседнем.
Спешу оговориться, что не надо понимать будто бы в XI в. на юговостоке Приладожья еще существовало в полном смысле родовое общество. Совсем наоборот, именно в конце этого века здесь завершается становление ранне-феодального строя. Одыако, население в XI в. все-таки продолжало жить только в районе прежних родовых территорий, между которыми оставалась полоса незаселенного пространства. Так, раскопанные мною и моими предшественниками примерно 160 памятников расположены на 25-километровой территории (низовье реки Оятв), далее идет 20-километровое пространство, лишенное курганов, затем начинается новая, при этом малочисленная группа курганов (центр с. Алеховщина) на протяжении до 15 километров, затем снова не имеющая курганов территория протяжением до 40 километров и ближе к верховьям появляются Винницкие кургань. Точно такое же явление оказывается и на реке Паше: в низовьях, на протяжении 40 км расположено свыше 200 курганов, затеи на протяжении 15 км курганы отсутствуют, далее на расстоянии 10 км встречаются мелкие группы курганов, за ннин 30 километров пустого пространства, после чего на территории, радиусом не более 10—15 километров, сконцентрировано до 200 курганов, к т. д.
Такое чередование густозаселенных земель с безлюдным пространством является хорошим свидетельством, что население в эпоху создания курганов, т. е. в XI в. все еще жило в пределах родовых территорий. Видимо, родовые традиции были настолько сильны, что население не решалось выселяться за пределы своих родовых земель. Отсюда уместно предположение, что еще не было смешения родов, и поэтому отсутствовали поселения общинами, составленные из выходцев разных родов.
Вышеотмеченные местные особенности курганных захоронений указывают на живучесть родовых принципов, которые по-своему проявляются на одной территории и отсутствуют на соседней. Если бы в XI в. жили не по признакам кровного родства, а общинным образованием из перемешанных родов, как бы мы смогли выявить но территориям разновидности похоронного ритуала, составлявших особенность того или иного коллектива?

IX
Благодаря раскопанным свыше 170 курганам на Ояти и сопоставлению их с данными 200 курганов, вскрытых на соседних территориях, уже можно с достаточной определенностью дать суммарную характеристику общества Оятского края в XI в.
Чтс численность селений была неодинаковой устанавливается разным числом курганов в могильниках, объединяемых территориальной близостью друг к другу. На 25-километровом пространстве колебание численности могильников низовья Ояги (9-40-9-9-10-45-30-20-5-12-3 кургана) неоспоримо свидетельствует о численно-неравномерном заселении этого пространства. Благодаря произведенным раскопка! всех курганов-могильников низовья Ояги выявляются поселения следующих типов.
Крупные по числу кургапов могильники (Хвалевщина — 40 курганов, Шннгеничи — более 45, Мергино —30, Яровщина — не менее 20) дают возможность предполагать поселения из нескольких семейств, э хозяйственном отношении обособленных друг от друга. Последнее доказывается неодинаковым матеральным уровнем, выявляемого резкой разницей в числе и качестве погребального инвентаря. Эти поселения уже существовали в раннюю курганную пору, для которой характерно наличие скандинавских изделий. В этих же могильниках более поздняя пора выявляется большим числом славянских изделий. Эти селения принадлежат местным жителям.
Другие могильники (Новинки — 9 курганов и, быть может, Никонов-щина — 3 и Кургнно — 5 насыпей) выявляют наличие одиночных явнообособленных хозяйств, которые хотелось бы обозначать понятием нашего времени —«хуторских*. Это поселения позднейшей стадии курганной эпохи. В этих могильниках нет ни одного скандинавского изделия зато всегда оказываются славянские вещи. Возможно, что это славянские поселенцы. Реконструкция М. М. Герасимовым физического облика юноши подтверждает это предположение.
Зооморфные бронзовые подвески (уточки, коньки и т. д.), а также звенящие подвески из цепей, бубенцы и колоколообразные привески, сопутствующие в равной мере как скандинавским, так и славянским изделиям, видимо, являются компонентом убранства женщин вообще Новгородского Севера. Они встречаются и в одном и в другом типе поселений и также распространены на Западе у Псковского озера.
Существовал третий вид поселений, который отражен в низовьях Ояти могильником Акулова Гора (20 курганов), дающего любопытное сосуществование высоких и крутых курганов воинского типа с расплывчатыми «крестьянскими» насыпями, под которыми хоронилась местная знать (судя по двум реконструкциям М. М. Герасимова, имевшая облик очень типичный современным карелам и вепсам). Видимо к этому типу поселения можно отнести подобие воинских застав. Таким, например, является могильник «Мельничий ручей» из 10 курганов (из них 5 раско паны В. И. Равдоникасом) и часть могильника Шангеничи-лес. Эти могильники (Акулова Гора, Мельничий ручей, Шангеничи-лес) имеют не мало лишь им свойственных черт. Курганы этого типа могильников вытянуты в прямой ряд, в них обычно по две могильных ямы. Другой общий признак — лицевой скелет черепа, как правило, изуродован ударом Тупого-орудия (личное наблюдение над курганами в Акуловой Горе и Шангеничах). Третья общая черта — в них нет ни одного женского украшения. Четвертый показатель — инвентарь предельно скуден и однообразен, он состоит только из топоров, поясных ножей, иной раз из металлического кольца от поясного ремня. Эти признаки помимо антропологических данных, указывают, что перед нами мужские захоронения, а всякий раз обнаруживаемые повреждения черепа или лица выявляют видимо, военно-дружинную идеологию, согласно которой постыдно воину умереть естественной смертью и, следовательно, в «загробный мир» надо было предстать с боевым увечием

X
Земледелие, скотоводство, ткачество, гончарное и кузнечное ремесла— такова характеристика хозяйства на Ояти XI в. На наличие каких-то торговых взаимоотношений в известной степени указывают средне-азиатские диргемы, западно-германские пфенниги н английские пенни, находимые в курганах Ояти и в кладах на соседних реках.
Попутно уместно отметить, что население юго-восточного Приладожья явно плохо разбиралось в этих деньгах. На это указывают фальшивые деньги (главным образом диргемы), носимые, как украшения, наравне с подлинными монетами; к некоторым монетам ушки для. подвешивания
приделывались таким ооразом, что изображение висело головой вниз. Однако, оятчане все же знали покупательную сущность денег, как доказывают находки четвертушек монет, брошенных в могильную насыпь. Подобные дары не могли иметь никакого иного значения, кроме как «выкупа земли» — обычая, уцелевшего до наших дней.
Учитывая десятки фактов, подобно вышеперечисленным, а также используя дополнительные данные, можно понять характер расслоения общества юго-восточного Приладожья, явно дифференцированного к XI в. Совокупность всех данных по Оятским курганам (если сопоставить их с данными Пашских памятников) дает нам основание выявить определенную провинциальность Оятского края и позволяет считать Пашу политическим центром территории Оять — Паша — Сясь. Так, в 170 курганах низовья Ояти обнаружено лишь два меча. В то же время, в 110 курганах Паши оказалось десять мечей. Отметим попутно подобную же разницу и в ношении женщинами скандинавских фибул; их найдено на Паше — 22, а на Ояти—только 7.
Эти и ряд других нижеприводимых данных доказывают, что процесс социального расслоения общества на Паше в XI в. был значительно сильнее, чем на Ояти. Но в то же самое время отдельные семьи на Ояти в имущественном отношении были состоятельнее семейств Паши. Так, скандинавского ввоза массивных браслетов (явно немалой ценности) на Паше оказалось значительно меньше, чем на Ояти (на Паше—11, а на Ояти—17). Больше того, на Паше не найдено таких, как на Ояти ожерелий, и ни разу не оказалось ожерелья с таким количеством бус. На Паше и Свири ожерелья всегда невелики, и состав бус, очень сборный, доказывает этим, что каждая бусина считалась ценностью. На Ояти наши раскопки выявили ожерелья длиною более полутора метров и содержащих выше сотни одинаковых бус. Судя по ценности женских украшений, на Ояти некоторые семейства были состоятельнее пашских.
Хорошим подтверждением этого вывода являются данные Устава князя Святослава от 1137 года. Согласно его раскладки, население реки Ояти было обязано платить 7 гривен, а население реки Паши — лишь 3 гривны (Усть-Паша — гривну, Пахитка на Паше — полгривны и, вероятно, так же пашское население— Кукуева Гора — гривну, а Кокорка — полгривны). Кроме того, в Обонежский ряд включались Масельга — «низ Сяси» — полгривны, Свирь — гривну и Олонец — 3 гривны. Таким образом, из.суммы в 13,5 гривны более половины (7 гривен) налагалось на Оять: Юскола (теперь Юксово) — 3 гривны, Тервеничи — 3 гривны, Бьюница (теперь Винница) — гривну. Все эти селения до сих пор существуют на средней Ояти и ее верховьях.
Процесс имущественного расслоения означал дифференциацию общества и это, конечно, способствовало выделению местной знати. Однако, вначале, когда сильны родовые устои, последние еще долго тормозят процесс резкого обособления туземной знати от своих сородичей. Это явление, прежде всего, сказывается на таких проявлениях, как ношение мужчинами одинаковой одежды, а также на отсутствии у них же внешних признаков общественного обособления (в том числе украшений).
Наличие на Паше двухслойных курганов н отсутствие их на Ояти дает право считать это явление показателем более давнего процесса общественного расслоения пашского общества, чем на Ояти. Двухслойность указывает на захоронение в них двух поколений. Что это фамильные курганы знати — определяется богатым убранством одежды захороненных. Наличие при них меча законно считать для Приладожья признаком их высокого социального положения (учитывая находку всего лишь 12 мечей в 370 курганах Приладожья). Почти полное отсутствие мечей на Ояти (2 меча на 170 курганов) подтверждает вывод, что состав Оят-ского общества был более однородным. Отсутствие наследственных (двухслойных) курганов на Ояти доказывает, что там позднее, чем на Паше, начался процесс обособления местной знати.
Все это позволяет считать, что территория реки Ояти, при несомнен цой её принадлежности к ареалу юго-востока Приладожья, все же являлась, по сравнению с Пашой, провинцией. На Ояти процессы феодализации начались позднее и потому в эпоху создания курганов они не выяви лнсь так резко и четко, как это наблюдается на Паше.

XI
К сожалению, невозможно подробно охарактеризовать население Паши, поскольку нз 23 выявленных Бранденбургом могильников, полностью раскопаны им только 10 и то лишь из числа самых мелких (по 2—3 кургана). Вообще из 465 Пашских памятников, учтенных В. И. Равдоникасом, пока раскопано не многим больше сотни Поскольку в низовьях Оятские могильники раскопаны полностью, можно сравнительно полно охарактеризовать Оятское общество того времени.
Раскопки доказывают что введение в быт курганных захоронений началось в Оятском обществе, когда оно уже находилось на этапе снль ного имущественного расслоения. Это доказывался тем, что хронологически наиболее ранние курганы дают очень неравномерный в ценностном отношении инвентарь женских-убранств. Однако, социальное расслоение на Ояти было еще незначительным. Так, например. £ кургане Ма 6 (могильник Хвадевщина) при мужском захоронении оказались лишь бронзовые наконечники поясного ремешка, а параллельное ему женское захоронение в том же кургане снабжено 23 бронзовыми украшениями, не считая бус и железных изделий. То же самое вы. вилось и в могильнике Шангеничи-село, в кургане № 2 (87) у муж чины оказалась лишь поясная пряжка, а у женщины большой ценности 7 бронзовых изделий и два богатых ожерелья бус. Учтем, что украшения обеих женщин в основном состояли из привозных изделий. Такие наблюдения подтвердил, сь и во всех других парных захоронениях более позднего времени — Шангеничи-лес №4 (61) и № 14 171). Мергнно № 10 (108 karel.su) и т. п.
Показательно .сопоставление предельно скудного убранства оятских мужчин из самых богатых курганов с мужским нарядом некоторых Паш скцх курганов. Так, в кургане 112, раскопанном Н. Е. Бранденбургом, помимо 5 останков рабов н рабынь, оказался костяк, у правого бока которого был разукрашенный серебром меч длиной 1 аршин 6 вершков, только на поларшина меньше роста его владельца. Это доказывает -юный возраст захороненного. На его правой ключице лежала серебряная .пряжка (след ношения плаща), кроме того было серебряное ручное кольцо, пояс с серебряной пряжкой и с набором из бронзовых бляшек, а также нож. копье, топор, три стрелы, огниво. Вряд ли можно сомневаться, что это захоронение представителя феодалкзированной семьи.
-Иной тип правящей группы на Паше представляют захоронения ь двухслойном кургане 116. В. нижнем, ярусе оказалось сожжение (чедо-. веческие кальцинированные кости, смешанные с костями лошади и мед-
ведя). Среди них: меч с серебряной насечкой, инс?румент непонятного назначения, 2 топора, копье, 3 стрелы, нож, кольцо из серебряной' проволоки (поясной?), 2 замка, ключ, бронзовая пряжка, 2 весовых гирькя, весовая чаша, оселок и вблизи овечья ножницы, а также кусок пчелин-ного воска. Характер инвентаря выявляет человека с явно административно-хозяйственными функциями (меч, весовые гирьки и чаша весов, овечьи ножницы, воск). Можно предполагать, что сбор шерсти и воска означал сбор разновидности дани. Учтем, что труп человека был сожжеи по скандинавскому обычаю вместе с животными.
В верхнем ярусе этого кургана обнаружены кальцинированные кости другого воина. Если бы захороненный в верхнем ярусе не был кровно родственным человеку нижнего яруса, то его похоронили бы в отдельном кургане. Убранства человека верхнего яруса имели существенные отличия; на кальцинированных костях лежал нарочито поврежденный мечевой клинок, тут же была отломленная рукоять этого же меча, костяной гребень, 2 стрелы, 2 ножа, копье, бронзовая пряжка, топорик с удлиненным цилиндрическим обушком, некоторое подобие костяного шила, оселок. 2 железных пряжки, 5 бронзовых бляшек от поясного ремня и какие-то обломки бронзы и железа Ему сопутствовала жена, но не рабыня, что доказывается наличием на ней 23 бронзовых украшений, помимо бус. Любопытно, что ей, а не воину, положили кусок воска.
Сопоставление захоронений в этом двухярусном кургане дает основание к поучительным выводам. Если в нижнем слое кургана воин, выполнявший какие-то хозяйственные функции захоронен в одиночестве, то представитель следующего поколения ушел из жизни уже сопровождаемый женой. Он нуждался в костяном гребне, последнее доказывает ношение им длинных волос (в те века это означало признак знатного происхождения) . Вместо двух топоров, которые мы находим в нижнем захоронении, у него легкий топорик, которым можно рубить только череп, а к обуху приделан конец непонятного для нашего времени изделия, носимого предыдущим поколением у пояса. Жена оказалась богато украшенной скандинавскими изделиями. Отметим, что орнамент поясных бляшек верхнего воина (как в свое время указал Б. А. Рыбаков) весьма близок к знаку тамги Ярослава Мудрого. Не будет ли перед нами семья дружинников из отряда шведа Ронгвальда, родственника жены Ярослава Мудрого, управлявшего Старой Ладогой и сельской территорией этого «ярлства* (княжества)?
Подобных двухярусных захоронений, которых на Паше мы встречаем до двадцати, в низовьях реки Ояти не оказалось ни в одном могильнике.

XII
Если суммировать множество указаний, которое создается путем сравнения каждого из 170 Оятских курганов с соседними, а выводы по одному могильнику с другими, и, наконец, сопоставить эти сводные данные с могильниками других рек (Сяси, Паши, Олонки, Тулоксы, Видлииы), то нетрудно уяснить, каким было Оятское общество в эпоху курганов.
Если курганы Олонецкого перешейка, за единичными исключениями, выявляют малообеспеченный трудовой люд, то на Паше обнаруживается значительное число представителей местной знати, захороненных в сопровождении рабов. Эта разница выделяет своеобразие Оятского населения
На Ояти жило материально хорошо обеспеченное общество. Многим из жителей было во что нарядиться в период свадебных пиршеств, и едва ли не каждое хозяйство владело также рабами.
Население Оятского края в XI веке занималось земледелием (можно предполагать пашенным), животноводством и основными ремеслами (гончарным, кузнечным, ткачеством). При наличии имущественного неравенства. социальная дифференциация Оятского общества еще не проявлялась так резко, как среди населения бассейна Паши.



ИЗВЕСТИЯ КАРЕЛО-ФИНСКОИ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ БАЗЫ АКАДЕМИИ НАУК СССР №1 1949 стр 57 - стр 72