Петрозаводское «рыцарство». Житейские заметки.
Просмотров: 2453
Карелия: Олонецкие губернские ведомости
Есть у меня, в некотором роде, друг юности — свидетель «дней моих счастливых», когда никакие «вопросы» в голову не лезли и никакие печали душу не отягощали — mon ami Анатоша. В юности мы жили весело: в танцах-маскарадах подошвы трепали, девичьи сердца побеждали, воинственные походы на зайцев, косачей и уток делывали, на лосося и палию у Деревянного острова масельги ставили. Одним словом, беспечальным житьем проживали. А затем, расставшись, в житейское море пустились — он карьеру делать остался, а я отправился счастье по белу свету отыскивать. И когда житейские волны вновь к родным местам меня прибили, то мы опять дружески встретились и старину вспоминать начали. Только прежних действий мы уж больше не совершаем, а больше пустопорожними разговорами занимаемся. Ибо он уж при казенной квартире и в третьем классном чине издали на благоприличную тихую пристань посматривает, а я здоровьем ослаб и юношеский пыл души утратил. А он, кроме сего, и семейством обзавелся — сынишка уж в школу бегает — надо же ему отеческий пример показывать.
Думал я раньше, что меж нами серая кошка пробежит, когда он узнает, что и чина у меня нет, и что я в газетах пишу. Но он — ничего; даже похвалил. Одного, однако, не одобрил, — что ни постоянного жалованья, ни пенсии за это не полагается: «это, говорит, не обеспечивает». Но и за всем тем дружбы своей не лишил. Придет — всегда в мундире — отстегнет одну верхнюю пуговку и начнет служебные эпизоды рассказывать, а иногда другие какие нибудь случаи описывает: «вот бы, говорит, в газете описать»! А я, натурально, на ус мотаю. Все до сих пор так и шло: ни шатко, ни валко, ни на сторону.
И вдруг, загорелась у него фантазия: в газету попасть. Случай такой случился, где ему истинное петрозаводское благородство души объявить пришлось. Приходит он на днях вечером, как и всегда — в мундире, расстегивает верхнюю пуговку, садится и начинает рассказывать.
«Вот вчера происшествие то было! Вот бы описать в газете — ты вот пишешь: валяй-ка! Я было сам хотел».
— Ну-с?
«Иду я от Абрамовского моста вечером часу в восьмом. Вдруг слышу: караул! караул! Подхожу к рынку, гляжу — Акакий Акакиевич из лавки выходит. А там все кричат, шум. Подходим мы, глядим — два молодца женщину, из «девиц» должно быть, лупцуют. Затащили к лавкам в проход и в четыре руки охаживают. Народ собрался, извозчики, бабы, из лавок глядят. А «девица» благим матом вопит… Ну, я то было хотел подойти, да Акакий Акакиевич говорит: «брось, говорит, не стоит. Свяжешься — таскайся потом по судам свидетелем».
— Ну?..
«Ну и прошли поскорей дальше. Да и ребята то знакомые, в управе служат. А здорово дули! Я сам, пока проходил, хорошо видел, как один раз пять влепил!... И не совсем ведь пьяные. Вотъ бы ты описал бы»…
— И тебя?
«Так что ж. Я хоть в суде, в случае чего, свидетелем готов: сам лично видел, как лупили. Валяй-ка, жарь — и с фамилиями». — Чудак ты. Ну, положим тем стыдно будет, если у них стыд есть. Так ведь и вам, с Акакием Акакиевичем не особенно ловко: идете, видите — смертным боем женщину двое мужчин колотят, а вы поскорей мимо. По джентльменски!
«Нет, вот ты так чудак! Сунься, да потом и не развяжешься, мундир запачкаешь в этих судах. Да ведь и так много народа стояло, никто не вступался».
— Резон!
«Да уж резон не резон, а спокойней, как подальше. А ты вот лучше в газету сообщи: вот, мол, у нас какие дикие нравы».
Просто «брюхом» Анатоше захотелось в рыцарском виде в газету попасть. И так как я, не дальше как вчера, тоже видел подобный же случай, да еще не мало таковых у меня для памяти позаписано, то и я думаю, что не лишнее о петрозаводском рыцарстве в газету сообщить. Но только без фамилий, а вообще, ибо суть тут не в том, что какой нибудь этакий пьяный Скот Скотович женщину поколотил, а в том, почему пьяный колотит, а другие трезвые любуются и к прекращению насилия никаких мер не принимают? И колотить первому вольготно, и вторым равнодушно взирать и мимо пройти не стыдно?!
Да, «дикие нравы», — это Анатоша верно сказал. И то всего прискорбнее, что эти дикие нравы не на самом дне «темного царства» проявляются, а двумя-тремя ступенями по общественной лестнице выше — среди тех, которые, в некотором роде, интеллигентным трудом занимаются и, следовательно, некоторые начатки образования имеют. Но начатки эти у них, должно быть, не в свое место вложены, а посему благотворного влияния на ум и сердце не оказывают.
У нас, в Петрозаводске, есть молодежь, и молодежь свежая, своих сил не изжившая, жизни не знающая. Энергия накопляется, а употребить ее не на что. Молодая кровь волнуется, молодые силы исхода требуют — как, где, в чем искать удовлетворения? Молодежь наша, которая живет самостоятельно, все больше по канцеляриям ютится. Одна утомительная канцелярщина — не исход для молодых сил: просидевши часов 8, а то и больше, какого-нибудь движения хочется, чего нибудь более жизненного, чем рапорты и отношения.
Летом еще есть некоторый выход из одуряющего однообразия: чуть не вся петрозаводская молодежь поголовно охотники и рыболовы. Пока можно ездить на лодках — все охотничьи избушки по берегам озера под праздник полнехоньки. Вот на это и расходуется, за неимением лучшего, молодая энергия. Между охотниками есть очень смелые любители довольно далеких поездок, не боящиеся ни волн, ни бури. И это свидетельствует, как много сил тратится петрозаводской молодежью на сильные ощущения, ибо девать этих сил некуда.
Зимой и того нет. Зимний спорт — коньки напр. — не так занимателен и не все к нему склонны. Тут нет такого близкого, освежающего общения с природой, как на озере или в лесу летом. А после канцелярского сиденья куда то тянет, к чему то подмывает. Общественных интересов никаких, к книжке нет привычки, да и получить эту привычку не откуда. Театра нет. Общество трезвости развлекает не каждый день. Буквально деваться некуда кроме Мариинской — главного петрозаводского променада. После бессмысленного шатанья взад и вперед, с барышнями или товарищами, удовлетворения все таки нет. Так что в конце концов вечер естественно заканчивается выпивкой. Или после променада куда нибудь «на вечер», т. е. на танцевальный — тут тоже обязательная, для куражу, выпивка. Не пьют редкие, а многие до такой степени втянулись в эту привычку , что только и ищут случая, как бы до риз положения «насандалиться». А в пьяном виде — драка меж собой, битье «девицы»… И на это тратятся молодые силы…
Вообще, картина жизни нашей молодежи очень грустная. Главное — нет такого источника, который бы облагораживающее влияние распространял и человеческие понятия внушал. Так что и люди пору молодости пережившие в большинстве на том же уровне развития остаются и разве что рассуждают как бы им каким нибудь общественно-гуманным поступком «мундир не замарать».
Женщину обижают, ребенка истязают, прохожего грабят — не наше дело, не стоит связываться! А ведь ежели сегодня вы мимо прошли, а завтра сами в такое положение попали, а городового то по близости не оказывается, — тогда как! Может ли у нас явиться уверенность, что идущий мимо прохожий вас выручит и не допустит вашу невинную кровь — хоть бы из носа — пролить? Или вашу жену, сестру, мать, невесту, какой нибудь пьяный нахал ни с того, ни с сего вдруг колотить станет, или в канаву толкать, или неподобными словами обзывать? Если проходящий то скажет: «не мое дело, не стоит связываться», — да и был таков? Ах господа, господа… «рыцари»! А в том числ и mon ami Анатоша.
Плохая у нас общественность, если она даже необходимости защиты слабого от насилия внушить не может. Анатоша прав — «дикие нравы»! Да только дикости то не в одних петрозаводских баши-бузуках, а и в нас самих предостаточно.
К. Ер. Житейские заметки. V. Петрозаводское «рыцарство» // Олонецкие губернские ведомости. 1900. № 147.
Думал я раньше, что меж нами серая кошка пробежит, когда он узнает, что и чина у меня нет, и что я в газетах пишу. Но он — ничего; даже похвалил. Одного, однако, не одобрил, — что ни постоянного жалованья, ни пенсии за это не полагается: «это, говорит, не обеспечивает». Но и за всем тем дружбы своей не лишил. Придет — всегда в мундире — отстегнет одну верхнюю пуговку и начнет служебные эпизоды рассказывать, а иногда другие какие нибудь случаи описывает: «вот бы, говорит, в газете описать»! А я, натурально, на ус мотаю. Все до сих пор так и шло: ни шатко, ни валко, ни на сторону.
И вдруг, загорелась у него фантазия: в газету попасть. Случай такой случился, где ему истинное петрозаводское благородство души объявить пришлось. Приходит он на днях вечером, как и всегда — в мундире, расстегивает верхнюю пуговку, садится и начинает рассказывать.
«Вот вчера происшествие то было! Вот бы описать в газете — ты вот пишешь: валяй-ка! Я было сам хотел».
— Ну-с?
«Иду я от Абрамовского моста вечером часу в восьмом. Вдруг слышу: караул! караул! Подхожу к рынку, гляжу — Акакий Акакиевич из лавки выходит. А там все кричат, шум. Подходим мы, глядим — два молодца женщину, из «девиц» должно быть, лупцуют. Затащили к лавкам в проход и в четыре руки охаживают. Народ собрался, извозчики, бабы, из лавок глядят. А «девица» благим матом вопит… Ну, я то было хотел подойти, да Акакий Акакиевич говорит: «брось, говорит, не стоит. Свяжешься — таскайся потом по судам свидетелем».
— Ну?..
«Ну и прошли поскорей дальше. Да и ребята то знакомые, в управе служат. А здорово дули! Я сам, пока проходил, хорошо видел, как один раз пять влепил!... И не совсем ведь пьяные. Вотъ бы ты описал бы»…
— И тебя?
«Так что ж. Я хоть в суде, в случае чего, свидетелем готов: сам лично видел, как лупили. Валяй-ка, жарь — и с фамилиями». — Чудак ты. Ну, положим тем стыдно будет, если у них стыд есть. Так ведь и вам, с Акакием Акакиевичем не особенно ловко: идете, видите — смертным боем женщину двое мужчин колотят, а вы поскорей мимо. По джентльменски!
«Нет, вот ты так чудак! Сунься, да потом и не развяжешься, мундир запачкаешь в этих судах. Да ведь и так много народа стояло, никто не вступался».
— Резон!
«Да уж резон не резон, а спокойней, как подальше. А ты вот лучше в газету сообщи: вот, мол, у нас какие дикие нравы».
Просто «брюхом» Анатоше захотелось в рыцарском виде в газету попасть. И так как я, не дальше как вчера, тоже видел подобный же случай, да еще не мало таковых у меня для памяти позаписано, то и я думаю, что не лишнее о петрозаводском рыцарстве в газету сообщить. Но только без фамилий, а вообще, ибо суть тут не в том, что какой нибудь этакий пьяный Скот Скотович женщину поколотил, а в том, почему пьяный колотит, а другие трезвые любуются и к прекращению насилия никаких мер не принимают? И колотить первому вольготно, и вторым равнодушно взирать и мимо пройти не стыдно?!
Да, «дикие нравы», — это Анатоша верно сказал. И то всего прискорбнее, что эти дикие нравы не на самом дне «темного царства» проявляются, а двумя-тремя ступенями по общественной лестнице выше — среди тех, которые, в некотором роде, интеллигентным трудом занимаются и, следовательно, некоторые начатки образования имеют. Но начатки эти у них, должно быть, не в свое место вложены, а посему благотворного влияния на ум и сердце не оказывают.
У нас, в Петрозаводске, есть молодежь, и молодежь свежая, своих сил не изжившая, жизни не знающая. Энергия накопляется, а употребить ее не на что. Молодая кровь волнуется, молодые силы исхода требуют — как, где, в чем искать удовлетворения? Молодежь наша, которая живет самостоятельно, все больше по канцеляриям ютится. Одна утомительная канцелярщина — не исход для молодых сил: просидевши часов 8, а то и больше, какого-нибудь движения хочется, чего нибудь более жизненного, чем рапорты и отношения.
Летом еще есть некоторый выход из одуряющего однообразия: чуть не вся петрозаводская молодежь поголовно охотники и рыболовы. Пока можно ездить на лодках — все охотничьи избушки по берегам озера под праздник полнехоньки. Вот на это и расходуется, за неимением лучшего, молодая энергия. Между охотниками есть очень смелые любители довольно далеких поездок, не боящиеся ни волн, ни бури. И это свидетельствует, как много сил тратится петрозаводской молодежью на сильные ощущения, ибо девать этих сил некуда.
Зимой и того нет. Зимний спорт — коньки напр. — не так занимателен и не все к нему склонны. Тут нет такого близкого, освежающего общения с природой, как на озере или в лесу летом. А после канцелярского сиденья куда то тянет, к чему то подмывает. Общественных интересов никаких, к книжке нет привычки, да и получить эту привычку не откуда. Театра нет. Общество трезвости развлекает не каждый день. Буквально деваться некуда кроме Мариинской — главного петрозаводского променада. После бессмысленного шатанья взад и вперед, с барышнями или товарищами, удовлетворения все таки нет. Так что в конце концов вечер естественно заканчивается выпивкой. Или после променада куда нибудь «на вечер», т. е. на танцевальный — тут тоже обязательная, для куражу, выпивка. Не пьют редкие, а многие до такой степени втянулись в эту привычку , что только и ищут случая, как бы до риз положения «насандалиться». А в пьяном виде — драка меж собой, битье «девицы»… И на это тратятся молодые силы…
Вообще, картина жизни нашей молодежи очень грустная. Главное — нет такого источника, который бы облагораживающее влияние распространял и человеческие понятия внушал. Так что и люди пору молодости пережившие в большинстве на том же уровне развития остаются и разве что рассуждают как бы им каким нибудь общественно-гуманным поступком «мундир не замарать».
Женщину обижают, ребенка истязают, прохожего грабят — не наше дело, не стоит связываться! А ведь ежели сегодня вы мимо прошли, а завтра сами в такое положение попали, а городового то по близости не оказывается, — тогда как! Может ли у нас явиться уверенность, что идущий мимо прохожий вас выручит и не допустит вашу невинную кровь — хоть бы из носа — пролить? Или вашу жену, сестру, мать, невесту, какой нибудь пьяный нахал ни с того, ни с сего вдруг колотить станет, или в канаву толкать, или неподобными словами обзывать? Если проходящий то скажет: «не мое дело, не стоит связываться», — да и был таков? Ах господа, господа… «рыцари»! А в том числ и mon ami Анатоша.
Плохая у нас общественность, если она даже необходимости защиты слабого от насилия внушить не может. Анатоша прав — «дикие нравы»! Да только дикости то не в одних петрозаводских баши-бузуках, а и в нас самих предостаточно.
К. Ер. Житейские заметки. V. Петрозаводское «рыцарство» // Олонецкие губернские ведомости. 1900. № 147.